Читать книгу "Мы в порядке - Нина Лакур"

Однако не успевает Мейбл раскрыть рот, как я выдавливаю:

— Все это было обманом.

Она придвигается ближе, мы соприкасаемся бедрами. Она берет меня за руки так, как обычно делала на пляже, так, будто я замерзла и она хочет меня согреть.

— Что было обманом?

— Он, — шепчу я.

— Не понимаю, — говорит она.

— У него в спальне оказался чулан. И в нем была его настоящая жизнь. Там было столько всякого…

— Всякого чего ?

— Я нашла его письма. Он сам их писал. Ставил ее имя, но писал все сам.

— Марин, я не…

Глава девятнадцатая

АВГУСТ

Я проснулась от того, что Дедуля ушел. Щелчок двери, шаги вниз по лестнице. Я выглянула в окно и увидела, как он заворачивает за угол, направляясь в магазин, или к Бо, или в любое другое место, где он пропадал во время своих прогулок по району.

Я опять уснула и только после одиннадцати встала и пошла в душ. Вымывшись, сварила на завтрак несколько яиц и оставила в миске парочку для Дедули. Сделала себе чай и положила второй пакетик в его чашку, чтобы он просто залил его кипятком, когда вернется. Затем почитала на диване, а позже вышла на улицу. Остаток дня я провела в парке Долорес с Беном и Лейни: бросала собаке мяч, смеялась вместе с Беном, вспоминала то, что мы пережили за последние семь лет. Потом мы привязали Лейни к столбу рядом с любимой такерией[26] Бена и из окна наблюдали, как всякие хипстеры останавливаются ее погладить.

— Как ты будешь жить без всего этого? — спросил Бен, когда мы принялись за буррито. — В Нью-Йорке вообще есть мексиканская еда?

— Честно? Без понятия.

Я вернулась домой после восьми и сразу ощутила тишину.

— Дедуль? — крикнула я, но, как и прошлым вечером, он не ответил.

Его дверь была закрыта. Я постучала и подождала. Ничего. Машина стояла перед домом. Я спустилась в подвал проверить, не стирает ли он, но машинка молчала.

На кухне в миске так и лежали яйца, которые я для него сварила, а в кружке — сухой чайный пакетик.

Оушен-Бич. Я поищу его там.

Я взяла свитер и вышла на улицу. Небо стремительно темнело, и когда я пересекала шоссе Грейт-Хайвей, меня ослепили фары машин. Я побежала по песку к дюнам. Песколюбка царапала лодыжки, над головой летали птицы. Я не глядя миновала знак, предупреждающий об опасности, на который никто никогда не обращал внимания, хоть опасность эта была самой что ни на есть настоящей.

Я думала о Дедулиных намокших брюках, о его тощем теле, о крови на платках. Было уже темно, и отчетливо я видела только воду. Жаль, поблизости не было никого из маминых друзей — но даже опытные серфингисты не плавают в сумерках.

По пляжу прогуливались несколько компаний и парочка одиноких собачников. Никаких стариков. Я пошла обратно.

Вернувшись домой, я принялась колотить по Дедулиной двери.

Тишина.

От паники все плыло перед глазами.

Ряд взлетов и падений… Легкое качание между верным и ошибочным…

Это мое подсознание надо мной издевается. Я устроила истерику на пустом месте. Дедуля постоянно уходит из дома — да и я все лето где-то пропадала, — так почему же он должен сейчас сидеть тут и ждать меня?

Я припала к его двери.

— Дедуль! — заорала я.

Я кричала так громко, что он бы точно проснулся, если бы спал. Но ответом была лишь тишина.

Я попыталась убедить себя, что все хорошо. Пошла на кухню и поставила кастрюлю с водой на плиту. Он вернется еще до того, как вода закипит. Я бросила в кастрюлю макароны и включила таймер. Не пройдет и десяти минут. Растопила немного масла. Я не была голодна, но все равно намеревалась съесть пасту — ведь, пока я буду сидеть за столом, он точно зайдет в дом и окликнет меня по имени.

Часы тикали. Я ела очень медленно. Однако тарелка опустела, а Дедуля так и не появился. Я не понимала, что происходит, но пыталась понять. Не хотела плакать, но все равно плакала.

Я взяла телефон и позвонила Джонсу, стараясь унять дрожь в голосе.

— He-а, — сказал Джонс. — Не видел его со вчера. Мы собирались встретиться завтра.

Я позвонила Бо.

— Покер только завтра вечером, — напомнил он.

Я вернулась к Дедулиной двери. Я колотила по ней с такой яростью, что чуть не снесла с петель, хотя понимала, что нужно просто повернуть ручку.

Но вместо этого я снова взяла телефон. Ответил Хавьер.

— Ты везде посмотрела? — спросил он.

— Везде, кроме его комнаты. У него закрыта дверь.

Хавьер замолчал. Я расслышала в этой паузе его недоумение.

— Открой ее, Марин, — наконец сказал он. — Давай же, открой.

— А что, если он там! — спросила я совсем тихо.

— На дорогах пробки, но мы примчимся как можно скорее…

— Я одна. — Я даже не понимала, что говорю.

— Я позвоню в полицию. Они, скорее всего, приедут раньше нас. Просто подожди. Мы скоро будем. Откроем дверь вместе. Мы уже выезжаем.

Я не хотела заканчивать разговор, но он положил трубку, и я осталась стоять с трясущимися руками перед закрытой дверью. Я отвернулась к противоположной стене, на которой висел мамин снимок. Я нуждалась в маме.

Я сняла фотографию со стены, чтобы получше ее разглядеть. Вытащила из стеклянной рамки. Может, я смогу что-нибудь вспомнить, если подержу снимок в руках? Может, почувствую ее рядом?

Я пошла к журнальному столику и опустилась перед ним на колени; отогнула маленькие металлические зажимы. Потом подняла картонку и увидела пожелтевший оборот фотографии, на котором рукой Дедули была сделана подпись: «Голубка на Оушен-Бич, 1996». На секунду у меня все поплыло перед глазами. Меня сковал холод.

Может, это мой разум все усложняет. Может, «Голубка» — это все равно что «солнышко» или «моя хорошая» — ласковое словечко, которым можно называть кого угодно.

Впервые в жизни я сама открыла его дверь.

И вот я у Дедули в кабинете. За все пятнадцать лет, что я жила в этом доме, я никогда сюда не заходила. Одна стена была сплошь заставлена полками, а на них громоздились бесчисленные коробки с письмами. Я потянулась к одной из них трясущимися руками. На конверте стоял наш адрес. Но почерк был Дедулин.

Я раскрыла конверт.

«Папочка, — говорилось в письме, — горы сегодня особенно красивые. Когда ты приедешь в гости? Хотя бы ненадолго! Марин ходит в школу, у нее свои друзья. Ты вполне можешь оставить ее одну на пару недель».