Читать книгу "Надежда узника - Дэвид Файнток"

– Алекс, она была с Эдди. Они спарились в моей спальне. Я видел. Теперь я получил комнату в казарме, но не знаю, что делать дальше. – Мой голос дрожал. – Пожалуйста, помоги мне.

Наступила тишина. Наконец, Алекс произнес странную фразу:

– Может быть, для начала ты расскажешь мне, кто ты такой?

Прошел час. Алекс сидел на кровати, я – в кресле. Разговор был нелегким.

– Ты даже Академии не помнишь? – спросил я.

– Пытался вспомнить. Думаешь, я не хочу вспоминать?

– Пойми меня, – терпеливо успокаивал я его, – это не упрек. Просто я хочу понять, какие у тебя остались воспоминания.

– Об этом спрашивали меня и доктора.

– Ты можешь рассказать это и мне?

– Зачем?

– Мы же с тобой друзья. Старые друзья.

– Прошлое для меня погибло, – горько промолвил он. – Как ты этого не понимаешь?

– Не понимаю! – крикнул я. – И никогда не пойму!

– Ладно, – сардонически улыбнулся он, – возможно, ты прав. Слушай. Когда я очнулся и увидел, что лежу на больничной койке, то долго пытался вспомнить, как я сюда попал. Но ничего в голову не приходило. Что это за госпиталь, где он может находиться? Врачи сказали, что это планета Надежда. Это название мне почти ничего не говорило. Когда-то я слышал о такой планете, но… Это словно давно прочитанная книга, содержания которой почти не помнишь. Когда врачи назвали меня Алексом, я воспринимал это нормально, потому что свое имя помню. Хорошо, хоть это осталось в моей памяти. Какой кошмар!

– Продолжай.

– Потом мне сказали, что я лейтенант Военно-Космических Сил. Я не чувствую в этом ничего необычного, но не помню, как стал лейтенантом. Ведь вначале надо некоторое время побыть гардемарином, так?

Я кивнул.

– Еще я помню свою мать, она живет в Киеве. По утрам она давала мне завтрак, а потом я шел в школу. – Вдруг он встрепенулся. – Она жива?

– Не знаю, Алекс.

– Ты же говорил, что ты мой самый близкий друг.

– До встречи на этой планете мы не виделись полгода. А отсюда до Земли много месяцев полета.

– Если с ней что-то случилось… – Его глаза подернулись пеленою слез.

– Я уверен, что она здорова и все у нее хорошо.

– Когда я шел в школу, под ногами похрустывал снег. Помню класс… Остались лишь детские воспоминания, а я ведь уже взрослый!

– Вспомнишь и остальное.

– Ты уверен? Я вздохнул:

– Нет.

– Лучше умереть, чем жить без памяти! – Алекс отвернулся, пряча слезы.

– Ничего, Алекс. – Я положил руку ему на плечо. – Все будет хорошо.

Он раздраженно передернул плечами:

– Убери свою чертову руку!

Я плелся в казарму, пошатываясь от усталости. В небо вонзался шпиль кафедрального собора Церкви Воссоединения, где мы с Анни венчались. Я пытался вытравить из памяти ее ослепительную улыбку, сверкающее рубиновое ожерелье, свою довольную физиономию, когда я произносил клятву верности пред алтарем.

Клятву верности до гроба. «Пока нас не разлучит смерть». Впрочем, необязательно. Брак можно расторгнуть. Я криво усмехнулся. Развод, разрешенный Церковью, отменит наши клятвы. Значит, это не клятвы, а пародии. Измена является веской причиной, хотя некоторые секты даже в этом случае неохотно разрешают развод. Я поднялся по ступенькам казармы. Мне придется подать заявление и ждать. А подать заявление надо обязательно. Разве у меня есть выбор? Нет. Я не смогу жить с Анни после того, что она натворила.

«В горе и радости, пока нас не разлучит смерть». В глубокой задумчивости я взялся за ручку двери.

Разлучит смерть, а не измена. Этой причины в клятве верности Церковь не предусмотрела.

«Ах, Николас…» – Я видел перед собой суровые глаза отца. Он смотрел с неодобрением.

«В здравии и болезни, в горе и радости…» Вдруг дверь казармы распахнулась, на площадку перед дверью шумно выскочили два солдата, но сразу присмирели, заметив перед собой капитана.

Пусть Церковь разрешает разводы. Но отец не мог учить меня плохому, клятва есть клятва. Оставив Анни, я нарушу клятву, данную перед алтарем. Впрочем, какое это имеет значение? Ведь одну клятву я уже нарушил.

Я ругался долго и изощренно и наконец ринулся в свою комнату, схватил сумку, выбежал к электромобилю и поехал домой.

Анни сидела на кухне за чашкой чая.

– Никки? – в ее глазах затеплилась надежда. Мой голос напоминал скрежет наждачной бумаги:

– Я не буду разводиться с тобой. Я поклялся оставаться с тобой до самой смерти, и я выполню свою клятву. Если хочешь, можешь развестись со мной. Возражать не буду.

– Ты пришел только из-за клятвы?

– Мы по-прежнему будем жить вместе. Никаких разговоров о том, что произошло в спальне. Никогда. Это все, что я могу сказать.

– В клятве были и другие слова. – Она порывисто встала. – Любить, уважать и защищать. Вот что ты обещал.

Слова застревали у меня в горле, но я все же произнес их:

– Я больше не люблю тебя. Я… я ничего не могу с этим поделать.

– Зачем тогда оставаться мужем и женой? – Она смотрела на меня пристально, с прищуром.

– Я дал клятву, – выдавил я. Лучше бы я не давал той клятвы.

– Что касается Эдди…

– Не говори о нем.

– Мы с тобой будем спать вместе? На одной кровати? Будем разговаривать?

– Не знаю. – Я устало опустился на стул. – Ты слишком много от меня требуешь.

– Как ты можешь жить здесь, ненавидя меня? Я уронил голову на стол.

– У меня нет ненависти к тебе. – Господи Боже, сотри из моей памяти ту проклятую сцену, которую мне пришлось застать в собственной спальне. Дай мне занять место Алекса, сделай меня блаженным без памяти. – Алекс потерял память. Он не помнит меня.

– Ох, Никки!

Я попытался что-то сказать, но не смог. Она погладила меня по шее, по голове.

«Распутная Иезавель, не прикасайся ко мне!»

Она обхватила мою несчастную голову руками. Несмотря на всю свою решимость, я сразу растаял, уткнулся лицом в ее мягкие груди, ухватился за распутную, наглую жену как утопающий за соломинку. Плечи мои содрогались от рыданий.

Часть II

Март, год 2200-й от Рождества Христова

7

Наконец мои рыдания стихли; спустя час я взял себя в руки. Спал я один во второй спальне, всю ночь ворочался, осознавая, что соблазн комфортной жизни не сможет заставить меня забыть измену и сосуществование в одной квартире с Анни будет сплошной мукой. Лучше бы я остался в казарме! Но заставить себя перебраться туда я тоже не смог.