Читать книгу "Долгая долина - Джон Эрнст Стейнбек"

Мое знакомство с общественной жизнью Ломы на время прекратилось, но когда землечерпалка заработала и дизельный двигатель вновь уютно забормотал на болоте, я решил навестить Алекса Хартнелла. Проходя мимо дома сестер Хокинс, я заглянул внутрь сквозь калитку в кипарисовой изгороди. Дом, казалось, окружала кромешная тьма – ее усиливал тусклый свет в одном из окошек. В ту ночь дул легкий ветер, кативший по деревне клубы тумана, похожего на перекати-поле. Я то шел по чистой дороге, то вдруг исчезал в серой мгле, а вдалеке метались по полям огромные серебряные шары тумана. Мне почудилось, что во дворе сестер Хокинс кто-то стонет, а когда я вышел из тумана, в поле поспешно юркнул темный силуэт. По характерному шарканью я понял, что это китаец-рабочий в сандалиях. Китайцы едят чего-то такое, что можно поймать только ночью.

Алекс открыл дверь почти сразу. Вроде бы он был рад меня видеть, да и сестры дома не оказалось. Я сел поближе к печке, и он принес бутылку того отменного бренди.

– Слышал, у тебя большие неприятности, – сказал Алекс.

Я вкратце рассказал о последних событиях:

– Где-то даже исследования проводили: беда и впрямь не приходит одна. Они случаются по три, пять или семь зараз.

Алекс кивнул:

– Иногда мне тоже так кажется.

– Как поживают сестры Хокинс? – спросил я. – Мне сейчас померещилось, что возле их дома кто-то плакал.

Алекс, казалось, не хотел говорить об этом – и одновременно очень хотел.

– Я к ним заходил неделю назад. Мисс Эми плохо себя чувствовала, и я ее не видел. Только с мисс Эмалин поговорил… – Тут Алекс не выдержал и затараторил: – Слушай, что-то там неладное творится, какая-то чертовщина…

– Ты прямо как родственник о них печешься, – заметил я.

– Ну, их отец очень дружил с моим, а сестер мы с детства называли тетушкой Эми и тетушкой Эмалин. Они не способны на дурной поступок… Нам всем придется нелегко, если сестры Хокинс окажутся вовсе не сестрами Хокинс.

– Коллективное сознание? – спросил я.

– Их дом – символ безопасности! – воскликнул Алекс. – Ребенка там угостят пряником, а девушка всегда может получить добрый совет и поддержку. Да, они высокомерны, но они верят в добро! И живут так… словно честность – и впрямь лучшая политика, а добродетель – сама себе награда. Нам без них никак.

– Понимаю.

– Но мисс Эмалин сейчас борется с чем-то страшным, и… вряд ли она победит.

– В каком смысле?

– Да я и сам не знаю… Но мне очень хочется пристрелить Джонни-Медведя и бросить труп в болото. Ей-богу, я всерьез об этом думал.

– Да он же ни в чем не виноват! – возразил я. – Он же вроде автомата с музыкой, только монетой служит стакан виски.

Мы сменили тему, а через пару часов я отправился домой. Мне показалось, что туман так и льнет к кипарисовой изгороди вокруг дома Хокинсов, а серебряные шары медленно вплывают в калитки один за другим. Я улыбнулся: как же легко меняется человеческое восприятие, как запросто подстраивается под наши мысли… Свет в доме больше не горел.

Моя работа наконец вошла в нормальное русло. Большой ковш уверенно проедал в болоте траншею, да и все работники почувствовали перемены к лучшему. Новый повар так искусно им льстил, что они готовы были есть жареный цемент. Все-таки личность повара куда сильнее сказывается на душевном спокойствии рабочих, чем его кулинарные таланты.

Через пару дней после моего визита к Алексу я отправился в бар «Буффало»: прошел по дощатому настилу, волоча за собой клочья тумана, и шагнул внутрь. Толстяк Карл тут же поднялся мне навстречу и принялся натирать стакан, а я крикнул «Виски!», не дав ему задать коронный вопрос. Я взял стакан и сел на привычный неудобный стул. Алекса в баре не было. Тимоти Рац играл в солитер, и ему постоянно улыбалась удача. Он разложил пасьянс четыре раза подряд и после каждого непременно выпивал. Тем временем в баре собиралось все больше народу. И что бы мы все делали без «Буффало»?

Примерно в десять часов пришла страшная весть. Думая о таких вещах потом, никогда не удается припомнить, как именно все выяснилось. Кто-то входит, поднимается шепот, а в следующий миг все уже знают о случившемся в самых мелких подробностях. Мисс Эми покончила с собой. Кто принес эту новость? Не помню. Она повесилась. Обсуждали это не очень охотно, люди пытались свыкнуться со страшным известием. Оно не укладывалось в их картину мира. Посетители бара сбились в кучки и тихо беседовали.

Створчатые двери медленно растворились, и внутрь прокрался Джонни-Медведь: большая лохматая голова покачивалась, на лице царила та же глупая улыбка. Квадратные ноги бесшумно скользили по полу. Он огляделся по сторонам и прощебетал:

– Виски?

На сей раз правду захотелось узнать всем. Людям было стыдно за себя, но они всей душой желали знать, что случилось. Толстяк Карл налил Джонни виски. Тимоти Рац отложил карты и встал. Джонни-Медведь осушил стакан. Я закрыл глаза.

Врач резко и грубо спросил:

– Где она, Эмалин?

Ему ответил другой голос, и я слышал такое впервые: за бесчисленными слоями ледяного спокойствия и самообладания крылось страшное, безысходное горе. Эмалин говорила монотонным, нарочито равнодушным тоном, но в нем все равно звучало отчаяние:

– Здесь, доктор.

– Хм-м… – Долгое молчание. – Она висит уже давно.

– Я не знаю сколько, сэр.

– Почему она это сделала, Эмалин?

Опять монотонный голос:

– Не знаю… сэр.

Опять молчание, еще дольше прежнего.

– Хм-м, Эмалин, а вы знали, что она ждет ребенка?

Холодный голос дрогнул, раздался вздох и очень тихое:

– Да, доктор.

– Вы поэтому так долго не могли ее найти?.. Ах, Эмалин, простите, я не это имел в виду, бедняжка.

В голосе Эмалин зазвучало прежнее самообладание:

– Вы можете выписать свидетельство, не упоминая…

– Разумеется, разумеется. И с хозяином похоронного бюро я тоже поговорю, не волнуйтесь.

– Спасибо, доктор.

– Пойду сделаю несколько звонков. Вам сейчас нельзя оставаться одной. Давайте пройдем в другую комнату, Эмалин, я вам дам успокоительное…

– Виски? Виски для Джонни? – Опять улыбка и покачивающаяся голова. Толстяк Карл налил Джонни второй стакан, тот его выпил, свернулся клубком под столиком и заснул.

Все молчали. Несколько человек подошли к стойке и молча выложили монеты. Они выглядели потрясенными до глубины души, их привычный мир только что рухнул. Через несколько минут в тихий бар вошел Алекс.

– Ты уже слышал? – спросил он меня.

– Да.

– Этого я и боялся! – воскликнул он. – Помнишь наш недавний разговор? Этого я и боялся!