Читать книгу "Игра в ложь - Рут Уэйр"

– Какая муха ее укусила? – воскликнула Кейт, вся белая, с алыми пятнами гнева на скулах. – Вот я папе расскажу! Что она тогда запо…

– Не надо! – Я схватила Кейт за рукав пальто. – Пожалуйста, не надо. Я действительно виновата. Не говори Амброузу.

Мысль, что Амброуз узнает о моей глупой лжи, была невыносима. Ведь пришлось бы все повторить ему в лицо, пришлось бы увидеть на этом лице разочарование.

– Не скажешь, Кейт? – повторила я. Глаза защипало от слез стыда. – Я заслужила отповедь Мэри. Она права.

«Это ошибка! – хотелось крикнуть мне. – Дурацкая ошибка! Простите!» Но меня парализовал гнев Мэри Рен.

Я так и не извинилась. Когда я в следующий раз пришла на почту, Мэри обслужила меня как обычно. Ни слова не сказала. Теперь, семнадцать лет спустя, я кормлю грудью дочь, пытаюсь улыбнуться в ответ на ее беззубую, трогательную улыбку – а сама слышу слова Мэри и понимаю: она права. Обвинение я заслужила. Мы все заслужили.

«Лживые сучки».

Кейт, Тею и Фатиму застаю сидящими за ободранным столом, когда, разгоряченная, потная, со стертыми ступнями и пересохшим горлом, вваливаюсь наконец на мельницу.

Дверь я распахиваю так резко, что она ударяется о наличник и заставляет подпрыгнуть чашки. Картины, висящие на гвоздиках, отзываются упреждающими хлопками о стены. Верный коротко лает.

– Айса!

Фатима вздрагивает над тарелкой.

– Ты что, привидение увидела?

– Именно. Кейт, почему ты нам не сказала? Почему?

Всю дорогу вопрос вертелся у меня в голове. Озвученный, он кажется прямым обвинением.

– Что конкретно я не сказала?

Кейт поднимается, на лице у нее недоумение.

– Айса, ты что, за три часа пешком смоталась в деревню и обратно? Ну ты даешь. У тебя хоть вода была с собой?

– Какая, к черту, вода!

В моем голосе – ярость. Кейт набирает из-под крана воды и осторожно ставит стакан на стол. Приходится сначала сглотнуть – горло саднит, а иначе вода просто не польется в пищевод.

Делаю глоток, потом залпом выпиваю всю воду и падаю на диван.

– Что случилось, Айса?

Фатима, с тарелкой в руках, садится рядом. Она явно встревожена.

– О каком привидении ты говоришь?

– Это привидение… – поверх головы Фатимы смотрю прямо на Кейт, – это привидение зовут Люк Рокфор. Я наткнулась на него в деревне.

Кейт меняется в лице еще прежде, чем я успеваю договорить. Бессильно опускается на край дивана – будто не уверена, что ноги не подведут.

– Черт!

– Люк в деревне? – Фатима переводит глаза с Кейт на меня и обратно. – Я думала, он во Францию уехал, когда…

Кейт как-то неопределенно дергает головой – то ли кивает, то ли, наоборот, отрицает предположение Фатимы. А может, подтверждает обе версии.

– Кейт, почему Люк так изменился?

Прижимаю Фрейю к себе, вижу, словно наяву, искаженное лицо Люка, чувствую ярость, что заполнила тесную почту.

– Он был такой…

– Сердитый, – кивает Кейт. Сама она бледна, но руки не дрожат, когда тянутся к кисету. – Я угадала?

– Ты изрядно смягчила. Так что случилось с Люком?

Кейт принимается сворачивать самокрутку. Движения нарочито медлительные. Еще со школьных времен помню ее манеру тянуть с ответом. Чем труднее вопрос, тем, бывало, дольше выжидает Кейт, прежде чем заговорить.

Тея откладывает вилку, берет бокал с вином и сигареты и тоже подходит к дивану.

– Что же ты молчишь, Кейт? Отвечай.

Тея опускается на пол у наших ног – так, бывало, мы сидели перед камином по вечерам; смотрели за окно и в огонь, курили, смеялись, болтали…

Сейчас нам не до смеха. В тишине шуршит папиросная бумага – Кейт на коленке скатывает косяк, сильно прикусив губу. Наконец самокрутка готова. Кейт проводит языком по краю бумаги и лишь теперь начинает говорить:

– Люк и правда вернулся во Францию… только поневоле.

– В смысле? – перебивает Тея.

Сигаретной пачкой она постукивает по полу, а сама смотрит на Фрейю. Понятно: Тее хочется курить, но мешает присутствие моей дочери.

Кейт вздыхает. Босая, забирается с ногами на диван, устраивается рядом с Фатимой и убирает за ухо прядь волос.

– Не знаю, что вам известно о прошлом Люка. Наверное, вы в курсе, что давным-давно у папы… были отношения с его мамой. Ее звали Мирель. Вместе с Люком она жила здесь, на мельнице.

Да, мы в курсе. Кейт и Люк были тогда совсем маленькими; удивительно, как они вообще что-то помнят о том времени. Кейт, например, врезались в память частые вечеринки на берегу; однажды Люк свалился в воду, а плавать он еще не умел.

– Потом папа с этой Мирель расстался. Она вернулась во Францию, забрала Люка. Несколько лет мы его не видели. И вдруг звонит Мирель, говорит, что не может справиться с Люком, уже и соцслужбы им занялись… Короче, не возьмет ли папа его на каникулы к себе, чтобы она отдохнула? Папа, конечно, согласился – да и не мог не согласиться, вы же помните, какой он был. Ну и вот, Люк приехал – и выяснилось, что Мирель очень о многом умалчивала. Покоя с Люком и впрямь не было, а вот почему – другой вопрос. К тому же Мирель снова сорвалась. В смысле, начала колоться. И вообще, мать из нее была никуда не годная.

– А что отец Люка? – спрашивает Фатима. – Разве он не возражал, что его сын отправится в Англию, к чужим людям?

Кейт пожимает плечами:

– Сомневаюсь, что отец вообще был в природе. По словам Люка, Мирель, когда залетела, кололась и нюхала по-черному – вряд ли она вообще знала, от кого ребенок.

Кейт замолкает, переводит дыхание.

– Короче, Люку было лет тринадцать, когда он у нас поселился. Предполагалось, что только на каникулы; однако он остался на первую школьную четверть, на вторую, на целый год. Еще одни каникулы, новый учебный год – а Люк все у нас. Папа определил его в гимназию в Гемптон-Ли, но не на пансион. И, представьте, Люк стал делать успехи. Думаю, он был доволен.

Это нам тоже известно – но мы не перебиваем Кейт.

– А потом… потом, когда папа… – Кейт сглатывает комок, и мне ясно: сейчас она скажет нечто страшное. – Когда папа… пропал, Люку нельзя было оставаться здесь. Ему исполнилось только пятнадцать. Мне-то уже стукнуло шестнадцать, а Люк меня чуть младше. Вмешались социальные работники, и они…

Кейт снова сглатывает. На ее лицо легли тени – точно солнце над долиной за тучами скрылось.

– В общем, Люка вернули матери, – резко произносит Кейт. – Как он хотел остаться со мной! Но я ничего не могла сделать. – Кейт протягивает руки, будто умоляя о прощении. – Вы-то хоть понимаете? Мне самой только-только шестнадцать исполнилось. Кто бы это, интересно, назначил меня опекуншей мальчишки-француза?