Читать книгу "Поденка - Джеймс Хэйзел"

– Я хочу, чтобы ты изучила применение казни через сажание на кол. Ее религиозное и общественное значение, историю, содержательный смысл и все такое.

– Я уже сделала это, – сообщила Джорджи и откашлялась. – Сажание на кол чаще всего ассоциируется с жившим в пятнадцатом веке румынским тираном Владом Колосажателем. Он больше известен как Дракула.

– Дракула? – переспросил Окоро. – Как в романе Брэма Стокера?

– Да. У Дракулы Стокера был реальный прототип, чей излюбленный метод казни состоял в сажании людей на кол. Я прочла много готических романов, – добавила она.

– Это весьма неприятный способ умерщвления, – заметил Чарли.

– Да. Влад был одним из самых жестоких диктаторов в истории. Он любил сидеть при свете очага, угощаясь яствами и попивая вино, пока вокруг него корчились в муках его враги, посаженные на кол. Он предпочитал, чтобы кол входил им именно в зад-ний проход, или, если речь шла о женщинах, во влагалище.

– Вместо того чтобы… – Прист вдруг осознал, что испытывает досаду не столько из-за самого описания сажания на кол, сколько оттого, что Джорджи рассказывает с таким энтузиазмом.

– Разумеется, вместо того чтобы подвешивать жертву за ноги и втыкать кол ей в горло, – бодро уточнила Джорджи. – Этот способ убивает быстрее.

Прист кивнул.

– Ну разумеется. Почему я сам об этом не подумал?

Джорджи продолжила, явно не заметив его сарказма.

– Поэтому я думаю, что если человека убивают путем сажания на кол, это может делаться по двум причинам. Во-первых, потому, что это очень мучительная и унизительная смерть. А во-вторых, такой способ умерщвления ассоциируется с человеком, который получал наслаждение, мучая и убивая своих жертв.

– То есть он ловил от этого кайф? – спросил Окоро.

– Согласно большинству источников – да. Особенно если речь шла о женщинах. Влад приказывал терзать их половые органы и заставлял матерей поедать своих собственных грудных детей. Не очень-то приятный тип.

Прист сглотнул. Если бы выпала такая возможность, он бы с удовольствием всадил кулак в рожу Майлза Эллиндера. Но ему трудно представить себе тот уровень садизма и зла, который мог побудить человека совершать зверства, описанные Джорджи.

Прист снова посмотрел на конверт в своей руке. На нем не было ни штампа об оплате почтовых услуг, ни марки, и на белой бумаге кто-то вывел от руки только одну надпись: «Присту».

– Кто доставил это письмо? – спросил он Окоро.

– «Фастлинк». Служба частной курьерской доставки.

Прист подержал конверт в руке еще несколько секунд, потом разорвал его и достал письмо, написанное на плотной кремовой бумаге. Прочел его. Потом перечел. После чего посмотрел на Винсента и Джорджи.

– Это письмо от генерального прокурора, – сказал он.

– То есть… – медленно начал Окоро.

– Да. От сэра Филипа Рена. От моего крестного.

Глава 15

Хейли Рен тяжело рухнула на стул перед зеркалом, перед которым наносила макияж, и всмотрелась в свое усталое лицо. Под глазами повисли мешки, а кожа, покрытая пятнами, выглядела сухой. Хейли поморщилась.

Окинула взглядом небольшой аккуратный ряд парфюмерии и косметических средств, стоящих перед ней на туалетном столике. Бо́льшую их часть ей подарила мать – духи и кремы, рекламируемые знаменитостями, о которых сама Хейли никогда не слыхала. Все это было частью безуспешных попыток родителей побудить ее приобщиться к реальности.

Перестань витать в облаках, Хейли.

Она снова слышала голос своего отца. Но как она могла оправдать его ожидания? Она была дочерью великого Филипа Рена, генерального прокурора. Юриста юристов. Как он и велел, Хейли поступила учиться на юриста, но смогла проучиться только неделю. После этого прошло уже почти восемнадцать лет. Через три года ей исполнится сорок, но в активе у нее нет ничего, разве что два неоконченных романа-комикса и работа в магазине, торгующем подержанными вещами и отдающем выручку на благотворительные цели.

И все. Вся ее жизнь пошла наперекосяк, когда она бросила университет. Жизнь, полная всяческих «не так чтобы». Девушка, которая была не так чтобы симпатичной, не так чтобы умной, не так чтобы такой же, как остальные. И не такой, какой хотел ее видеть отец. Может быть, потому что она не родилась мальчиком. Отец был с ней особенно резок, когда они разговаривали в последний раз. Он убеждал ее вернуться домой. Наверное, чтобы опять попытаться отвратить ее от Иисуса. Он злился из-за того, что Хейли вступила в Церковь Творения, но ей было все равно. Став частью маленькой паствы преподобного Мэтью, она наконец-то обрела что-то стоящее. Что-то, за что можно было держаться.

Поэтому она сразу же и пошла к преподобному Мэтью за советом после того, как на прошлой неделе на коврике в ее прихожей оказался этот конверт. В конверте не было ни записки, ни письма, на нем не было даже адреса, только ее имя. Кто-то подошел к самой моей двери и опустил его в прорезь для почты. При одной мысли об этом женщина содрогнулась.

Когда она высыпала его содержимое на свою кровать, ее чуть не стошнило.

Всего спустя час Хейли сидела, дрожа как осиновый лист, за столом в задней комнате культурно-развлекательного центра, где Церковь Творения проводила свои службы, деля помещение с клубом танцев под музыку кантри и местным отделением Общества анонимных алкоголиков.

– Вы знаете, зачем вам это принесли? – спросил преподобный Мэтью.

Он был, как всегда, мягок и добр, но по тому, как он на нее смотрел, как накрыл ее руку своей ладонью, Хейли поняла – ему от этого так же не по себе, как и ей самой.

В ответ женщина покачала головой. Она понятия не имела, с какой стати кому-то понадобилось послать ей… это.

– Оставьте конверт у меня, – посоветовал Мэтью, и она, чувствуя благодарность, пододвинула лежащий на столе конверт к нему.

Хейли пыталась забыть об этом конверте, но так и не смогла. Она выбросила постельное белье, на которое выпало его содержимое, – оно казалось ей оскверненным, нечистым. Но воспоминание о том, что она увидела тогда на своей кровати, все еще неотступно преследовало ее, и, что еще хуже, Хейли не могла отделаться от ужасной мысли, что ее последний разговор с отцом и этот конверт как-то связаны между собой.

Возможно, мне и впрямь следовало вернуться домой, когда он сказал, чтобы я возвращалась.

Женщина провела щеткой по волосам, не отрывая глаз от зеркала. В нем отражалась ее комната, чистая и прибранная, как всегда.

Но что-то в ней изменилось.

Щетка для волос в руке замерла, и Хейли вгляделась в отражение комнаты внимательнее. Все как будто на своих местах. Но все-таки что-то не так.

Все дело в двери, ведущей в прихожую.