Читать книгу "Демянское побоище. "Упущенный триумф Сталина" или "пиррова победа Гитлера"? - Александр Симаков"

Расплачивались за это люди жизнями. За каждым «языком» приходилось выходить в ночной поиск пять-шесть раз. Без потерь обходилось редко. Чаще всего «язык» стоил жизни нескольким разведчикам, иногда с ранеными это выхватывало из боевого строя до двух десятков человек.

Ни в одной армии мира «языков» не брали и не берут. Не последнюю роль в разведке играло чутье на документы, неспроста разведчики были первыми на местах, где только что происходили боевые действия, атаки. Документы, бумаги в землянках, солдатские книжки и письма убитых солдат противника, газеты, найденные в окопах, – все это можно обмозговать и получить иногда сведения, которые не дает ни один «язык», рядовой часовой, зазевавшийся солдат из окопа» [63] .

Инженерное фронтовое творчество, особенно русское, побуждаемое дефицитом самых обычных предметов, было безгранично. Самая трудоемкая, изматывающая работа в пешей разведке – проделывание проходов в заграждениях всех видов. Чтобы обезопасить и ускорить этот труд, был взят реактивный снаряд М-31, побольше «катюши», на фронтовом жаргоне прозванный «ванюшей»: большая труба метра полтора длиной с большой головой и взрывателем. Запускались эти снаряды с заводской упаковки этих самых «ванюш» – заводских ящиков из деревянных брусков, обитых жестяными полосами. Эти ящики деформировались при перегрузках, намокали на дожде, заклинивали снаряд и при запуске частенько улетали вместе с ракетой.

Немцы орали что-то вроде: «Рус, кончай ящиками кидаться». Запускать такие снаряды через головы своих войск не разрешалось, стреляли с передовой.

Лейтенант Игорь Бескин, начальник разведки 512-го полка 26-й стрелковой дивизии, приспособил «ванюшу» на лыжную установку от противотанкового ружья. Бежала такая установка до километра, прошивала всю нейтралку. По дороге она на что-то натыкалась, взрывалась, детонировали при этом близлежащие мины, получался коридор тридцать-сорок метров шириной.

Нейтральная полоса обычно 500–800 м, а иногда и до 100 м, а то и до 25 км. От нашего переднего края – метров на 200 по нейтралке стоят, как правило, дозоры боевого охранения, наблюдательные пункты разведчиков. А на те же метров 200 в тыл – командные пункты рот, располагается ротное хозяйство. Через метров 600, а то и много больше, но уже вне зоны эффективного ружейного огня – командный пункт полка, и уже за 2–3 км размещаются тылы полка.

Нейтралка – на ней было много такого, что привлекало внимание солдат, несмотря на опасность. Ползали за сапогами убитых немцев: большинство наших было в ботинках с обмотками. Ползали за соляркой к подбитым танкам – обогреваться и освещаться надо как-то. Лазали и за спиртом – сливали из противооткатных устройств подбитых немецких пушек.

Отношение рядовых разведчиков к командирам определялось одним – ходит ли сам командир в поиск или только посылает своих разведчиков, прикрываясь зафиксированными в «Положении о войсковой разведке» правилами. Например, начальник разведки стрелкового полка по должности одновременно является вторым помощником начальника штаба полка и лично в поиск ходить не обязан. Никто, кроме собственной совести, не укорит его за то, что он ограничивается организацией разведки в полку и батальонах, отработкой штабных документов на разведке [64] .

Русская зима – катастрофа для немцев

Гитлер был уверен, что Восточная кампания будет победоносно закончена до наступления холодов. Но реальность оказалась иной. Германские войска к зиме оказались не готовы. Вот что вспоминает немецкий хирург, находившийся в районе Старой Руссы: «Кто-то беспокоится о семье, оставленной на родине, другие думают о наших ребятах на передовой, которым приходится ночь за ночью выдерживать ледяной холод и северный ветер. Одна мысль об этом подвергает нас в отчаяние, мы же знаем, что они по-прежнему одеты в свои уже износившиеся летние вещи. Что, по всей видимости, наше командование считало войну с Россией лишь прогулкой, которая закончится не позднее осени. Многие не рассчитывали воевать зимой. Поэтому они не успели своевременно подготовить армию к русским морозам. Именно это приводит нас в страшное бешенство. Кажется, там, наверху, не знают или игнорируют тот факт, что у человеческого организма есть свои пределы возможностей.

А наши солдаты выполняют свой долг безропотно и ожесточенно. Сидят в снежных окопах, одетые в свои скудные обноски. День и ночь следят за каждым движением на вражеской стороне, в то время как их конечности медленно отмерзают. Они питаются ледяными продуктами, черствым хлебом, который не раскусить. Хлеб приходится раскалывать на кусочки и согревать их в кармане. Многие не переносят замороженных продуктов, повреждая себе слизистую желудка. Зимних проблем становится все больше. Отмороженные конечности отмирают, а банальные ранения приводят к смерти в результате замерзания.

Когда незащищенная ладонь соприкасается с холодным металлом – с карабином, пулеметом, артиллерийской пушкой, – она моментально примерзает, а если ее оторвать, на металле останутся куски кожи. Стало невозможно пользоваться оружием или носить гранаты без перчаток. Но наши шерстяные перчатки никуда не годятся – уже через несколько дней ткань рассыпается. Солдаты на передовой не могут помыться, привести себя в порядок. Они жутко истощены – мы видим это по раненым с их торчащими ребрами… Мы предчувствуем, что эти жертвы будут напрасны» [65] .

В похожей ситуации находилась Великая армия Наполеона зимой 1812 г. Его личный хирург барон Ларрей сопровождал его до Москвы и как врач пережил все тяготы и лишения во время отступления. «Голод и холод – самые ужасные страдания, которые пришлось испытать армии во время отступления, – пишет он. – Солдаты шли непрерывным маршем в строю, и те, кто не мог больше выдерживать темп, выбывали из колонны и шли с краю. Но представленные самим себе, вскоре они теряли равновесие и падали на заснеженные обочины российских дорог, после чего уже с трудом могли подняться. Их конечности мгновенно немели, они впадали в оцепенение, теряли сознание, и в считаные секунды заканчивался их жизненный путь. Часто перед смертью наблюдалось непроизвольное мочеиспускание, у некоторых открывалось носовое кровотечение…

…Горе, если тот, у которого уже угасли жизненные функции в верхних частях тканей, внезапно заходил в прогретую комнату или приближался к сильному пламени. В отмороженных конечностях сразу же начинала развиваться гангрена, причем с огромной скоростью. Прямо на глазах» .

Немецкие военные врачи обращались к запискам Ларрея, пытаясь найти ответ или совет, что делать в аналогичных случаях, и не находили его. Их охватывал ужас от своего бессилия.

А вот что вспоминает немецкий офицер, находившийся на передовой: «…Это утро принесло еще один сюрприз, и не только для меня одного.

Ночью пошел снег. Вокруг все побелело. Правда, через два часа волшебство исчезло, но на следующий день снова побелело. Потом осталось немного снега под елями, вокруг межевого камня и в других местах. Но в один прекрасный день все вокруг стало белым. Зима началась.

Первый приказ, который мы получили по истечении двух недель, был предельно ясен. В соответствии с ним мы еще глубже зарылись в покрытую снегом землю.