Читать книгу "Власть без мозгов. Отделение науки от государства - Жорес Алферов"

Когда в 2000 году я получал Нобелевскую премию, формулировка комитета звучала так: «За базовые фундаментальные исследования, составившие основу современных информационных технологий». Да, благодаря исследованиям, которые мы проводили, развилась современная полупроводниковая электроника. Однако к этому времени по объемам производства электронная промышленность составляла лишь 20 - 25 процентов той, которая существовала в начале перестройки.

А ведь в советское время электронная промышленность представляла собой мощную империю: на более чем трех тысячах предприятий работали миллионы людей. Это производство было развито во всех союзных республиках, а особенно в России, Белоруссии и на Украине. Сегодня в России объем его так и остался на уровне восьмилетней давности, а во всех других республиках, кроме Белоруссии, его просто нет.

Конечно, определенное технологическое отставание Советского Союза от развитых стран бросалось в глаза, так что определенное реформирование экономики было необходимо. Но именно реформирование, а не разгром! В то время, когда Россия оказалась на обочине технико-экономического, социального развития, технологические процессы в мире продолжаются. Сосуществование различных технологических укладов, о чем писал член-корреспондент РАН Сергей Глазьев, — характерная черта не только национальных экономик, но и всего мирового хозяйства. Экономика стран «золотого миллиарда» развивается, прежде всего, за счет научно-технических достижений и неэквивалентного обмена со странами второго и третьего мира, — в то время как нам пытаются отвести сырьевую специализацию.

— Как писал академик Николай Федоренко, «мощный потенциал отраслевой науки в таких отраслях, как машиностроение, биотехнологии, электронная техника был практически утерян. К примеру, не менее 80 процентов станкостроительных предприятий изменили свой профиль, а около 300 современных технологий в таких областях, как аэрокосмическая промышленность, производство высокочистых материалов, станков с ЧПУ, промышленных роботов, биотехнология и других были утрачены безвозвратно».

Неужели все это мы действительно утеряли безвозвратно? Или ценой огромных усилий этот мощный потенциал все-таки удастся восстановить?

— Конечно, удастся. Несмотря на очень трудные годы, мы сохранили такую организацию, как Академия наук. Сохранили научные учреждения в РАН и целый ряд ее школ, пусть и с огромными потерями.

Развитие нанотехнологий позволит частично компенсировать промышленные потери, понесенные в связи с развалом СССР, и обеспечит востребованность исследователей ряда академических институтов.

Нанотехнологии позволяют за счет квантовых размерных эффектов строить материалы, структуры, приборы на новых принципах. Впрочем, принципам этим — многие десятилетия. Мы их развивали и осваивали в лабораториях много лет назад. Между прочим, в значительной степени наша Нобелевская премия 2000 года была связана, в том числе, с нанотехнологиями.

Электронная промышленность будет оставаться основным локомотивом развития еще 2 - 3 десятилетия. И для того, чтобы ситуация изменилась, должно измениться отношение государства к развитию передовых технологий.

Самые большие потери от реформ понесла отраслевая наука. А ведь отраслевые институты ранее и занимались тем, что доводили до производства принципиально новые образцы. Теперь отдельные лаборатории и прикладные институты просто исчезли. Когда же представители инвестиционных компаний обращаются в академические институты, то последние могут предложить им только новые идеи и иногда новые образцы. Вот почему мы говорим о «старт-апе», техниковнедренческих зонах,технопарках.

При создании и развитии технопарков необходимо проводить взвешенную государственную политику по развитию определенных технических и технологических направлений. Учитывать, какая промышленность сохранена в данном регионе, какие отрасли нуждаются в развитии. Недавно я побывал в новосибирском Академгородке и с большим интересом ознакомился с работами, которые ведутся в институтах. Должен сказать: молодцы! Перспективных направлений здесь очень много.

В свое время я предлагал создать технопарк на основе новейшего завода кремниевой микроэлектроники, который согласилась построить в Петербурге одна немецкая компания. В этом случае мы сразу же выходили на современный уровень в микроэлектронике. И на мировой рынок, поскольку компания принимала на себя ответственность за реализацию четверти продукции. К сожалению, идея погибла, увязнув в чиновничьих согласованиях.

Яркий пример интеграции науки и образования с целью подготовки высококвалифицированных специалистов для современной наукоемкой промышленности — создание Санкт-Петербургского физикотехнологического научно-образовательного центра РАН. Здесь реализуется, наконец, предложенная еще Петром I в указе о создании государственной Академии «композиция» — Академии наук, Академического университета и Академической гимназии. Уверен, что обучение школьников, студентов и аспирантов непосредственно в контакте с активно работающими учеными, занимающимися с ними как в учебных лабораториях на лекциях и семинарах, так и в научных лабораториях, — необходимый путь подготовки научных кадров, которые позволят России выйти на лидирующие позиции в научном прогрессе XXI века.

Будут у нас кадры, — мы всегда можем догнать и перегнать развитые страны. Интеллектуальный, человеческий ресурс — главный ресурс России. Пока он еще не утрачен. Но для того, чтобы этот ресурс развивался, он должен быть востребован экономикой.

— Но интеллектуальный ресурс России убывает. В постперестроечное время «утечка мозгов» за границу приобрела огромные масштабы...

— Для того чтобы ученые не уезжали необходимы определенные условия для работы. Это означает наличие современного оборудования и побуждающей к творчеству моральной атмосферы в коллективе, которая была во многих академических институтах в советское время. Должен быть спрос на исследования молодых ученых. Ряд моих талантливых учеников работает за границей. Я спросил одного: «Почему?» Он ответил: «На нашей установке я могу сделать все то же самое, но за месяц, а в Германии — за два часа». Чтобы сохранить сотрудников, мы прибегали к такому варианту: тех из них, которые работали за границей, оставляли числиться в институте без сохранения зарплаты. Они как бы находились в творческом отпуске. Для них это было очень важно: они знали, что, вернувшись в Россию, придут назад в свой институт.

— Предполагается, что в результате реформирования РАН, сокращения числа бюджетных ставок зарплата научного сотрудника достигнет 1000 долларов. Похоже, одну проблему худо-бедно удастся решить.

— Как я уже говорил, дело не только в зарплате. Что касается обновления имеющегося оборудования, то эту проблему трудно решить при настоящем уровне финансирования РАН. В начале «шоковой терапии», в 1992 году оно упало в 20 раз. Сегодня оно выросло, но по-прежнему в 3 - 4 раза меньше, чем было в советское время.

К тому же, я считаю, что, увлекшись лозунгом «повысим зарплату научному сотруднику», мы подзабыли о значении инженерного состава. В программе реформирования написано, что научный сотрудник к 2008 году будет получать 30 тысяч, молодой исследователь — 15 - 20 тысяч, вспомогательный персонал — 12 тысяч. Для нашего института большая разница между научным и вспомогательным персоналом, куда входят инженеры высокой квалификации, обслуживающие сложнейшие приборы и установки, совершенно неприемлема. Думаю, подобная проблема возникает и в других академических естественнонаучных институтах.