Читать книгу "Книжные дети. Все, что мы не хотели знать о сексе - Елена Колина"

На домработницу в наколке, принявшую у него куртку, Илья посмотрел с ужасом и любопытством. Зинина мама наряжала ее в накрахмаленную наколку, и она была похожа на прислугу из кино про дворянскую жизнь.

Илья смущенно прошептал Зине: «У вас совсем не так, как у Аси…» И тут же добавил: «Я сейчас отдам ей трость и скину на руки свое пальто „Лалла Рук“, помнишь, в пропущенной строфе „Евгения Онегина“, „Подобно лилии крылатой, колеблясь, входит Лалла Рук“?»

Илье не понравилось, что у Зины чинный дом, без всяких следов богемной безалаберности. У Аси его встречал гам, музыка, а у Зины – домработница Ира в наколке… Но почему здесь должно было быть «как у Аси»?.. Не было никакого «мира творческой интеллигенции», не было никакого «писатели и художники». Неофициальный художник и официальный писатель с миллионными тиражами жили в одном доме, вынужденно «дружили детьми» и с облегчением перестали здороваться, как только девочкам перестала быть нужна няня для сопровождения в школу и на английский. Этот писатель и этот художник были так далеки друг от друга, как коммуналка на Литейном от пятикомнатной квартиры на Маяковского.

У Зины дома было красиво. Темные комнаты, зеленые шелковые обои, как в дворцовых покоях, массивная дубовая мебель – немного слишком помпезно для просто дома, но красиво.

– Ира, чай, Зина, конфеты, Илья, расскажите о себе, – скомандовала Зинина мама. Она всегда вела себя при гостях как начальник караула, охраняющий знамя части. Без записи – нельзя, больше чем на пятнадцать минут – нельзя. И непременно предварительно выдержать человека, чтобы визит показался еще более значимым.

Зачем ей все это было нужно? Зачем постоянно доказывать значимость и без того успешного мужа?.. Его книги издавали огромными тиражами, они стояли торжественными томами в библиотеках, по его книгам снимались фильмы. Той весной по телевизору показывали один из первых советских сериалов, и каждый вечер на экране загоралось – «По роману…», по роману Зининого отца.

За протокольные десять минут, что Илья пил чай с Зининой матерью, она несколько раз поморщилась на его незнание чайного этикета и дважды попыталась его обидеть. Как будто невзначай пожаловалась на молодых людей, которые «лезут со своими бездарными рукописями», и со словами «Ну, раз уж вы все равно тут…» попросила помочь домработнице вынуть из духовки горячие противни с пирогами, но пирогов не предложила.

– Зина привела Асиного приятеля… Не больше пятнадцати минут, пожалуйста, – заводя Зину с Ильей в кабинет, мягко сказала она. От такого мягкого голоса и без того смущенному Илье захотелось отказаться от аудиенции и, мелко кланяясь, выйти из кабинета.

В кабинете за большим письменным столом в окружении книжных полок сидел Бог. Нет, уже все-таки, наверное, не бог – Писатель.

– Вы принесли рукопись… – дружелюбно сказал Писатель, наметанным взглядом заметив оттопыренный карман.

Илья неопределенно кивнул – ни да, ни нет. Не удержавшись, скользнул взглядом по книгам и сделал едва уловимое движение по направлению к книжным полкам.

От его фиги в кармане не осталось и следа, – кабинет, книги, КНИГИ, – осталась только почтительность, которая невольно охватывает, когда входишь к большому начальнику.

В кабинете на стенах портреты – Толстой, Тургенев, Гончаров, Маяковский, как в классе, где проходят уроки литературы, и много современных, кого Илья не знал в лицо. Илья представил, что будет – успех!.. Писатель попросит его почитать, сначала будет слушать невнимательно, но потом оживится и скажет портретам: «В советскую литературу пришел настоящий талант!», и Толстой, Тургенев, Гончаров согласно кивнут.

Или, наоборот, провал. Писатель промолчит, и он не будет знать, куда девать руки с рукописью. Успех-провал, успех-провал… Илья колебался между счастливой благодарностью и готовностью к защите, спасительной мыслью о писательской зависти, что они сами посредственности, и Писатель и портреты – современные, конечно, не классики…

– Зина рассказала мне о вас – стихи, рассказы, тексты «по поводу»… просто фейерверк, – улыбнулся Писатель.

– Это ерунда… Главное – роман. О любви, – осипшим голосом сказал Илья.

– О любви? – спросил Писатель и подчеркнуто почтительно добавил: – Тогда вам удалось то, что не удалось ни Толстому, ни Шекспиру. Они ведь только делали вид, что писали о любви.

– Шекспиру хотелось написать о ненависти, а Толстому о духовных исканиях, и обоим пришлось вокруг этого городить истории о любви, чтобы сохранить интерес читателя, а свои сокровенные желания прилепить сбоку… – поддержал Илья.

Он смотрел на Зининого отца, как будто влюбился с первого взгляда, безответно влюбился – посмотрел и пропал. Впрочем, это было не удивительно – Писатель был необыкновенный человек, доброжелательный, остроумный, тонкий.

– У меня на самом деле не о любви, а тоже о вражде… у меня отношения Толстого и Тургенева, – заторопился Илья. – Помните, как Толстой писал: «Сколько я помучился, когда, полюбив Тургенева, желал полюбить то, что он так высоко ставил. Изо всех сил старался и никак не мог».

– Не помню. – Писатель вдруг сменил тон и резко сказал как отрезал: – Я не буду вам говорить «оставьте рукопись, я посмотрю, что можно сделать». Я не посмотрю.

Илья поморщился и недоуменно вздохнул, как обиженный ребенок.

– Папа… – вмешалась Зина, – папа… Илья не ищет твоей помощи. Я просто хотела, чтобы ты взглянул – не на тексты, а на Илью! Он потрясающе пишет, он думает текстами, мы сидим в кино, а у него уже в голове написанный текст о фильме… или о спектакле…

– Но искать помощи ничуть не стыдно. Особенно, когда некому помочь, – ласково, почти нежно сказал Писатель. – Вы ведь близкий друг нашей милой Аси, не так ли?

Илья кивнул, и Писатель задумчиво покивал в ответ.

– Ася – прелестная девочка. Когда Ася появилась у нас впервые, она порезала палец, прыгала и приговаривала: «А мне не больно, курица довольна»… И вот теперь эта «курица довольна» уже замуж собирается! Вы понимаете, как вам повезло?

Илья кивнул. Он уже совершенно измучился, растерялся, как мышонок, с которым играет старая циничная кошка: отпустила-притянула, отпустила-схватила…

– Как человек, так очевидно любящий литературу, вы меня понимаете. Ася – это самый обаятельный женский типаж русской классики: беззащитность и внутренний огонь… – продолжал Писатель. – Ну, а теперь, молодой человек, разрешите мне с вами проститься.

Аудиенция заканчивалась. Отец говорил с Ильей холодно, скучным голосом, Зина смотрела на него с выражением «не обижай его!», сердилась и одновременно гордилась – «я бы хотела помочь, но мой папа – у него характер». Она знала: если человек ему не показался, он мгновенно включал этот скучный голос, и – как будто человека нет. Кажется, встреча не получилась…

– А меня из-за вас дразнили, – вдруг сказал Илья. – Я тогда учился в третьем классе, и «встреча со знаменитым писателем» была главным мероприятием года. Я с трудом прорвался на первую парту, чтобы быть к вам поближе. Но лучше бы я этого не делал. Лучше бы я вообще не приходил на эту встречу.