Читать книгу "Сущность зла - Лука Д'Андреа"

Злобный смех. Трудно было поверить, что меня, а не кого-то другого подвергают такому унижению. Где — в баре «Лили». Кто — эти люди.

— Я не…

Тут чья-то рука опустилась мне на плечо.

— Ты слышал, что сказал Луис? Исчезни.

Кровь бросилась мне в голову. Но я устоял перед искушением схватить эту руку и сбросить ее с моего плеча.

— Я только хочу изложить мою версию того, что…

— Много болтаешь, — оборвал меня бородач, стоявший за стойкой, Стеф, хозяин «Лили». — И лучше тебе забыть сюда дорогу. Это говорит тебе тот, кто платит здесь за аренду.

У меня не было выбора. Я это ясно видел. Атмосфера была враждебной. Но точно так же, как Курт, Эви и Маркус, я принял за банальную грозу то, что на самом деле было ураганом.

— Послушайте, — сказал я, — это недоразумение. Фильм выйдет? Да. В нем пойдет речь об аварии? Да. Это будет дерьмовый фильм? Нет. Покажут ли там героем меня? Нет. А главное, — отчеканил я, глядя в глаза Луису, — выставят ли в дурном свете работников Спасательной службы Доломитовых Альп? — Я немного помолчал, молясь, чтобы они мне поверили. Ведь это была чистая правда, и я хотел, чтобы они ее уяснили себе. — Категорически нет.

Луис покачал головой:

— Здесь пишут, что фильм будет называться «В чреве Бестии».

— Верно.

— Пишут, что ты и твой друг — его авторы.

— Все правильно.

Луис оглядел меня, словно говоря: «Вот видишь? Я прав».

— Но неправда, что это будет критика, как написано здесь. Неправда, что это будет… — я нашел нужную фразу и прочел ее вслух, — «признание неэффективности Альпийской спасательной службы».

Эльмар снова защелкал языком.

— Вы должны верить мне. Я могу показать вам отрывки, могу…

— Сколько времени ты живешь в Зибенхохе, Сэлинджер?

— Почти год.

— И как долго вы снимали этот гребаный фильм?

— Три месяца, около того.

— И ты до сих пор не понял?

— Не понял чего? — переспросил я с обидой.

— То, что случается в горах, остается в горах, — проговорил вместо Луиса голос за моей спиной, голос человека, схватившего меня за плечо. — Придурок Walscher.

То была классическая последняя капля.

Я взорвался.

— Убери руки, — прошипел я, вскакивая с места.

Мой противник, альпийский проводник примерно моих лет, был выше меня на добрых десять сантиметров, а в его взгляде, отуманенном алкоголем, пылала злоба. Его звали Томас Пирчер. Как-то раз я угостил его пивом.

— Иначе что?

Он ударил. Очень быстро.

Кулаком в нос.

— Иначе ты у меня обосрешься так, как не обсирался никогда, недоумок. Дерьмо из ушей полезет, а?

Я отступил, пошатнулся, согнулся от боли; кровь хлынула на пол. Кто-то захлопал в ладоши, кто-то засвистел.

Никто не пришел мне на помощь.

Противник схватил меня за волосы, влепил две затрещины и ударил в солнечное сплетение. Я рухнул на пол, опрокидывая столик Луиса и Эльмара.

— Хочешь еще?

Я не ответил, слишком занятый тем, чтобы перевести дыхание. Томас плеснул мне пивом в лицо. Потом пару раз пнул по ребрам.

Выволочка в стиле Южного Тироля. Если я не начну защищаться, меня вынесут из «Лили» на носилках.

Помотав головой, я попробовал подняться. Не вышло. Мир вращался перед глазами и никак не мог остановиться. Крики стали громче. Кто-то призывал Томаса бить покрепче. Остальные ржали. Ясное дело, все наслаждались зрелищем.

— Послушайте… — промямлил я, прибегая к уловке, старой как мир.

Один шанс на миллион, что это сработает, но Томас Пирчер клюнул, заглотнув крючок с наживкой и леску в придачу.

Бесноватый наклонился послушать, что я там бормочу. Невероятно, как некоторые люди наивны.

Я рывком поднял голову и нанес ему удар в челюсть. Сам больно стукнулся затылком, но это ничего. Вопль, который испустил противник, утешил меня. Я не терял ни секунды. Встал, схватил стул и обрушил его на спину обидчику.

Томас рухнул как подкошенный.

Я стоял неподвижно, с вызовом глядя на окружающих.

— Кто-нибудь еще хочет? — крикнул я.

Тут я увидел свое отражение в витрине «Лили». Ножка стула в правой руке, лицо — кровавая маска, безумный блеск в глазах. С омерзением я осознал: все бесполезно. Я могу хоть до хрипоты вопить, что я не виноват, завсегдатаи бара «Лили» все равно поверят тому, что напечатано в газетах.

Может быть, завтра при свете дня кто-нибудь из них и усомнится в том, что газетные щелкоперы выдали на-гора, тиражируя заявление для печати, подготовленное Ушлым Дерьмом. Через неделю меня выслушают почти все, через полгода я даже смогу обменяться шуточками с Томасом Пирчером, который сейчас лежит на полу и стонет. Но сегодня вечером — нет, сегодня вечером никто не станет меня слушать. Что бы я ни сказал в свою защиту, прозвучит фальшиво и канет в пустоту.

Я бросил ножку стула, обтерся рукавом куртки и вернулся домой.

4

Аннелизе не спала. Тем лучше. В любом случае мне бы не удалось скрыть распухший нос и кровь на лице. Я рассказал о случившемся, и она рассвирепела. Грозилась, что попросит Вернера вмешаться; я с трудом ее угомонил. Суетиться бесполезно. Фильм выйдет, и все наладится. А пока придется делать хорошую мину при плохой игре.

— Но…

— Никаких «но». Что ты собираешься делать? Выдвинуть обвинение? В деревне, где драки вспыхивают даже в залах для бинго при приходских церквях?

— Но…

— Мне придется поменять бар — ну и что? Тут, кажется, есть из чего выбирать.

Аннелизе подлечила меня, а я обещал поехать в пункт скорой помощи, что и сделал на следующий день в сопровождении Вернера, которому, разумеется, уже описали во всех подробностях схватку в «Лили».

В Сан-Маурицио выяснилось, что ни нос, ни ребра не сломаны. Боль, однако, была зверская, и врачи мне выписали болеутоляющие. Я поблагодарил Вернера за то, что подвез меня, попрощался с ним и вернулся домой. Вечером имел долгий телефонный разговор с Майком, который объяснил мне то, чего я до сих пор не понял: утечку информации нарочно организовал Ушлое Дерьмо, чтобы наш документальный фильм приобрел ауру «проклятого»; потом, смертельно усталый, я укрылся на заднем дворе Вельшбодена мастерить санки в подарок Кларе на Рождество.

5

В ночь со 2 на 3 декабря мне приснилась Бестия. Я был внутри. В белизне. В челюстях, готовых изжевать меня в пыль. Ощущение неизбывной враждебности.

Убирайся, шелестела Бестия.