Читать книгу "Майя - Ричард Адамс"

Он ступил на землю и направился в противоположную от виселицы сторону. Дильгайцы забрались под повозку и устроили какую-то незамысловатую игру, подбрасывая палочки в дорожной пыли.

– Говорят, все Леопарды – редкие мерзавцы, – шепнула Оккула, дождавшись, когда Зуно отошел подальше. – Ничего, банзи, нас не повесят, не сомневайся.

Зрелище расстроило Оккулу, но свое беспокойство она скрывала под напускным безразличием и натянутой улыбкой. Сделав несколько шагов по траве, она закусила губу и остановилась, задумчиво глядя под ноги.

– Да, редкие мерзавцы, – повторила она. – И как жить, если в одной постели с убийцей окажешься?

– Что? – недоуменно переспросила Майя. – Ничего не понимаю…

– Зато я слишком хорошо понимаю, – со вздохом произнесла Оккула и повернула подругу лицом к синему мареву вдали. – Вот, банзи, взгляни! Смотри хорошенько, как далеко мы зашли!

Майя прищурилась и поглядела на запад, где высилась громада горного массива Крэндор. Лучи солнца заливали крутые склоны, в ущельях собирались зловещие лиловые тени. Вдоль подножья горы тянулась тонкая полоска городской стены, прерываемая столбиками сторожевых башен.

Справа от Крэндора, под раскаленными скалами, раскинулась Бекла. Майя никогда прежде не видела больших городов – ни Кебина, ни Теттит-Тонильды, – а потому ошеломленно взирала на широкие полосы дыма, повисшие над наклонными крышами. Сквозь дым виднелись высокие стройные башни, тянущиеся к небу, словно камыши на озере. Над городом, у подножья Крэндора, на хребте Леопардового холма красовался дворец Баронов; ярусы мраморных балконов сверкали на солнце. Майе почудилось, что издали доносится еле слышный гул и шум толпы, будто гудение пчел в улье.

– Да уж, мы в Бекле развернемся… – подавленно прошептала Майя. – Ох, Оккула, там же… Сгорим мы там, как уголек в кузнечной печи.

– Не кисни! – оборвала ее чернокожая подруга. – Подумаешь, красота да широта. Ну и что такого? Зато мужчин там много, а с ними дело известное: раз у них стоит, значит надо куда-то пристроить. Ты крепко-накрепко запомни: мы с тобой торгуем самым необходимым – не сластями и не шелками, а, считай, хлебом. Без нас, как без хлебопеков и повитух, никто не обойдется. Пойми, кто на свет родился, тому суждено есть, бастать и умереть. Такая уж у людей доля.

– Ох, я не думала, что он такой большой! – вздохнула Майя, глядя на далекий город, ощетинившийся десятками башен.

– Ха! То же самое поначалу жрица сказала гуртовщику, а потом приспособилась, – фыркнула Оккула. – Ой, глянь, наш кошатник возвращается! Пойдем скорее, пока он нас звать не стал. Только прежде удивление поумерь, не стоит ему знать, как тебя Бекла поразила. Пора тебе выучиться плечами пожимать да сплевывать, мол, тебе все равно. Вот прямо сейчас и начни.

Майя улыбнулась, покорно выполнила приказ подруги, и девушки, взявшись за руки, спустились с холма. Впрочем, Майя заметила, что Оккула не глядит в сторону виселицы.

14

Бекла

Два часа спустя путники подошли к Синим воротам на северо-восточной окраине Беклы. Полдневный жар спадал. За стенами город лениво шевелился, будто огромный зверь, разнежившийся на солнце. Заспанные лавочники сдвигали с витрин тяжелые ставни, что защищали товары от солнечных лучей. На улицах на все лады расхваливали свой товар разносчики, из домов выходили женщины с корзинками в руках. В переулках просыпались калеки и нищие, утирали гноящиеся глаза и устраивались просить подаяния. Екжа влилась в поток повозок и путников, тянущийся по дороге к городским воротам. Пробило три пополудни: с каждой из двух часовых башен сорвался железный шар и со звоном упал в гулкую медную чашу. От неожиданного звука Майя вздрогнула и украдкой посмотрела вверх, на золоченые решетки высокой башни.

Девушки провели в пути всего полдня, но жара их вымотала. Вдобавок Майя, подвернув ногу, морщилась и прихрамывала, стараясь не напрягать распухшую щиколотку. Вслед за екжей подруги вошли в арку ворот; неожиданно Майя оступилась и, схватив Оккулу за руку, прислонила голову к стене и тяжело задышала.

Зеваки, привлеченные видом хорошенькой девушки, возбужденно переговариваясь, начали предлагать помощь. Какая-то хорошо одетая старуха, которую сопровождал раб с корзинкой, заботливо усадила Майю на каменную скамью у стены.

Зуно вышел из повозки – то ли ему стало совестно, то ли не хотел привлекать лишнего внимания (вокруг уже собралась порядочная толпа), то ли решил, что девушкам необходимо отдохнуть и привести себя в порядок, прежде чем предстать перед Лаллоком. Как бы то ни было, он направился к охранникам у городских ворот и потребовал провести его к тризату, в караульное помещение у крепостной стены. Зуно предъявил начальнику стражи Лаллоков жетон с изображением Леопарда, заручился разрешением устроить девушек в караулке, отправил одного из дильгайских рабов нанять еще одну екжу, а сам с достоинством удалился в ближайшую таверну.

Стражники, не понаслышке знакомые с тяжелой жизнью бедняков, отнеслись к девушкам сочувственно и возмутились, когда Оккула объяснила им, отчего Майя обессилела.

– Они с самого утра по самой жаре пешком из Накша шли, – сказал один из солдат начальнику стражи, которого Зуно только что угощал в соседней таверне. – А этот Лаллоков холуй разряженный в тенечке прохлаждался.

– Вот сволочь! – воскликнул тризат, разглядывая Майю, прикорнувшую на скамье у стены. – Из самого Накша, без питья и без отдыха? Да, солдатская доля нелегка, но ваша еще хуже, – сказал он Оккуле.

– Ничего, – ухмыльнулась Оккула; на перемазанном дорожной пылью лице сверкнули белоснежные зубы. – Глядишь, через годик мы с тобой оба лежать будем – ты на поле боя, а я в мягкой Леопардовой постельке.

Стражники дружно рассмеялись. Тризат снял со стены бурдюк с вином, вручил его Оккуле и по-отечески потрепал девушку по плечу.

– Ты поосторожнее – а то вот так запрыгнешь к Леопарду в постель, да и сгинешь без вести. Всякое бывает.

– Ага, меликон трясти не надо, ягоды с него сами осыпаются, – заметил один из стражников.

– Да ну его, ваш меликон! – отмахнулась Оккула. – Девчонке шестнадцати не исполнилось, а вы про переспелую ягоду речь завели… Лучше скажите, где можно умыться с дороги?

В караульном помещении была небольшая умывальня с кирпичным полом и водопроводом – вода поступала из речки Монжу, что вытекала из озера Крюк. Девушки разделись и умылись. Четверть часа спустя Зуно вернулся в караулку и обнаружил своих подопечных в лучшем виде: Оккула нарядилась в оранжевый метлан, а Майя – в голубое платье. Кто-то из стражников подарил ей алый цветок трепсиса, и она вставила его в густые золотистые пряди над ухом. Начальник стражи, учтиво отказавшись от вознаграждения, предложенного Зуно, помог девушкам усесться в нанятую екжу, и обе повозки покатили по улице Каменщиков к Харджизу.

Майя сидела в возке, наслаждаясь доселе неведомым удовольствием: больше не нужно было брести в пыли, под жарким солнцем. Девушке, пораженной и взбудораженной незнакомым окружением и шумом большого города, чудилось, что она спит и видит сон. Вокруг суетились и гомонили люди, спешили по своим делам. Мимо медленно проехала повозка с огромным железным баком – в ней сидели двое мужчин в форменной одежде и поливали улицы водой, прибивая пыль к земле. Разносчик предлагал яйца и свежий хлеб; старуха покупала в лавке брильоны; два паренька тащили на плечах свернутый ковер, с трудом пробиваясь сквозь толпу; еще в одной лавке, похожей на огромную клетку, продавали птиц с ярким оперением; густо накрашенная девушка, чуть постарше Майи, угрюмо стояла на углу; на скамье у окна сидел скорняк в кожаном переднике и ловко орудовал толстой иглой. Вокруг витали разнообразные ароматы: из открытой двери на вершине каменной лестницы пахло благовониями; из таверны, где пылали угольные светильники, тянуло пряностями; над городом плыл головокружительный запах цветов – вдоль улиц были разбиты клумбы, на которых, вопреки летней жаре, пышно зеленели цветущие кусты. Шум на улицах оглушал: разносчики расхваливали свои товары, дети с громкими криками носились по дворам, торговцы уговаривали покупателей, то и дело вспыхивали ссоры, дробно, вразнобой стучали молотки лудильщиков, плотников, кузнецов, сапожников, каменщиков и колесников. Откуда-то из толпы донесся обрывок тонильданской песенки, знакомой Майе. На перекрестке раб в алой ливрее, предупредительно выставив перед собой жезл, выкрикивал: «Дорогу! Дорогу!» За ним следовал занавешенный паланкин, украшенный изображением коронованного леопарда. Над городскими крышами звучали протяжные удары медных колоколов.