Читать книгу "Петербургские женщины XVIII века - Елена Первушина"

Тогда императрица повела невесту в ее апартаменты, пожелав, чтобы за нею не следовал никто, помимо герцогини Курляндской, двух русских дам и жен тех иностранных министров, дворы которых были родственны принцу. Из таковых женатыми были лишь императорский резидент и м-р Р., а поскольку жена императорского резидента была больна, то я оказалась единственной. Когда мы пришли в апартаменты невесты, императрица пожелала, чтобы герцогиня и я раздели невесту; мы облачили ее в белую атласную ночную сорочку, отделанную тонкими брюссельскими кружевами, и затем нас послали за принцем. Он вошел с одним лишь герцогом Курляндским, одетый в домашний халат. Как только принц появился, императрица поцеловала обоих новобрачных и, простившись с ними самым нежным образом, отправилась в своей карете в летний дворец и приказала обер-гофмаршалу проводить меня домой, так как все общество разъехалось, когда она увела невесту. Я добралась до дома около трех часов утра, едва живая от усталости. Все дамы были в робронах, и, хотя дело было в июле, когда тяжелые одежды доставляют много неудобств, богатство каждого наряда невозможно вообразить.

В среду новобрачные ездили обедать с императрицей в летнем дворце. После обеда она приехала с ними в зимний дворец, куда снова были приглашены все, бывшие на свадьбе; теперь они появились в новых, не в тех, что накануне, нарядах. На новобрачной было платье с выпуклыми золотыми цветами по золотому полю, отделанное коричневой бахромой; на новобрачном — камзол из той же ткани. В большом зале состоялся бал и ужин для всего общества. Императрица, молодые, принцесса Елизавета и семейство герцога Курляндского сели за стол, но так как императрица никогда не ужинает, она постоянно переходила с места на место и разговаривала со всеми со своей обычной приветливостью.

Ужин был великолепный, и в зале был устроен фонтан, который все время бил, так что можно было подумать, будто он всегда здесь находился.

Четверг был днем отдыха, ибо ее величество сочла, что ей, как и всем остальным, это необходимо. В пятницу после обеда был маскарад. Составились четыре так называемые кадрили из двенадцати дам каждая, не считая ведущего каждой кадрили. Первую кадриль вели новобрачные, одетые в оранжевые домино, маленькие шапочки того же цвета с серебряными кокардами; маленькие круглые жесткие плоеные воротники, отделанные кружевами, были завязаны лентами того же цвета. Все их двенадцать пар были одеты так же; среди них находились все иностранные министры со своими женами — представители государей, связанных родственными узами либо с принцем, либо с принцессой. Вторую кадриль вели принцесса Елизавета и принц Петр, в зеленых домино и с золотыми кокардами; все их двенадцать пар были одеты так же. Третью кадриль возглавляли герцогиня Курляндская и граф Салтыков (родственник императрицы) в голубых домино и с розовыми с серебром кокардами. Четвертую кадриль вели дочь и младший сын герцогини, в розовых домино и с зелеными с серебром кокардами. Все остальное общество было в костюмах, какие кто придумал. Ужин был подан в длинной галерее только участникам четырех кадрилей. Вокруг стола стояли скамейки, украшенные так, что выглядели подобно лугу; стол был устроен так же. И стол, и скамейки были покрыты мхом с воткнутыми в него цветами, как будто росли из него. И сам ужин, хотя и совершенно великолепный, подавался так, что все выглядело словно на сельском празднике. Императрица прохаживалась весь вечер без маски.

В субботу ее величество и все общество обедали в апартаментах молодых, с церемонией прислуживания за столом, что, по обычаю этой страны, должны делать новобрачные. После обеда в дворцовом театре давали оперу.

В воскресенье был маскарад в саду Летнего дворца, очень красиво иллюминированного, и фейерверк на реке, протекающей у сада. Каждый был одет в наряд по собственному вкусу; некоторые — очень красиво, другие — очень богато. Так закончилась эта великолепная свадьба, от которой я еще не отдохнула, а что еще хуже, все эти рауты были устроены для того, чтобы соединить вместе двух людей, которые, как мне кажется, от всего сердца ненавидят друг друга; по крайней мере, думается, это можно с уверенностью сказать в отношении принцессы: она обнаруживала весьма явно на протяжении всей недели празднеств и продолжает выказывать принцу полное презрение, когда находится не на глазах императрицы».

В 1740 году принцесса родила сына Ивана, наследника престола. В том же году после смерти Анны Иоанновны Анну Леопольдовну объявили правительницей при младенце-императоре Иоанне VI. Однако уже в ноябре 1741 года о своих правах на престол заявила «дщерь Петрова» — Елизавета.

Елизавета Петровна

В 1724 году Петр выдал свою старшую дочь Анну за герцога Голштинского. Супруги не слишком торопились уехать из Петербурга и отправились домой в город Киль только после гибели Петра. Здесь Анна Петровна 4 марта 1728 года родила сына Карла-Петра-Ульриха (впоследствии — император Петр III). Рождение принца отмечали пышно, с фейерверками и иллюминацией. Однажды, желая полюбоваться на фейерверк, Анна Петровна неосторожно открыла окно. Фрейлины боялись, что она, едва вставшая с постели после родов, простудится, но Анна, смеясь, сказала им: «Мы, русские, не так изнежены как вы, и не знаем ничего подобного». Однако эта неосторожность обошлась ей дорого: принцесса тяжело простудилась и 4 мая скончалась в возрасте 20 лет.

Л. Каравак. Портрет цесаревны Анны Петровны. 1725 г.

Меж тем на родине ее сестра Елизавета Петровна оказалась практически пленницей своей двоюродной сестры Анны Иоанновны.

Многие иностранцы, приезжавшие в Петербург, сразу замечали в свите императрицы юную царевну. Герцог Лирийский пишет: «Принцесса Елизавета, которая, как Вы знаете, является дочерью Петра I, очень красива. Кожа у нее очень белая, светлокаштановые волосы, большие живые голубые глаза, прекрасные зубы и хорошенький рот. Она склонна к полноте, но очень изящна и танцует лучше всех, кого мне доводилось видеть. Она говорит по-немецки, по-французски и по-итальянски, чрезвычайно весела, беседует со всеми, как и следует благовоспитанному человеку, — в кружке, но не любит церемонности двора».

И они сразу замечали, что царевна живет отнюдь не по-царски: у нее нет своего двора, она стеснена в средствах. Позже сама Елизавета говорила, что в те времена она больше всего боялась умереть, не расплатившись с долгами, так как тогда ее душа была бы проклята и не попала бы в рай.

Г. Бухгольц. Портрет императрицы Елизаветы Петровны в жемчугах. 1768 г.

Джейн Рондо, имевшая возможность близко познакомиться с Елизаветой, пишет: «Вы узнаете, что я часто бываю у принцессы Елизаветы и что она удостоила меня своим посещением, и восклицаете: „Умна ли она? Есть ли в ней величие души? Как она мирится с тем, что на троне — другая?“ Вы полагаете, на все эти вопросы ответить легко. Но я не обладаю Вашей проницательностью. Она оказывает мне честь, часто принимая меня, а иногда посылает за мной. Сказать по правде, я почитаю ее и в душе восхищаюсь ею и, таким образом, посещаю ее из удовольствия, а не по обязанности. Приветливость и кротость ее манер невольно внушают любовь и уважение. На людях она непринужденно весела и несколько легкомысленна, поэтому кажется, что она вся такова. В частной беседе я слышала от нее столь разумные и основательные суждения, что убеждена: иное ее поведение — притворство. Она кажется естественной; я говорю „кажется“, ибо кому ведомо чужое сердце? Короче, она — милое создание, и хотя я нахожу, что трон занят очень достойной персоной, все же не могу не жалеть, чтобы принцесса стала, по крайней мере, преемницей».