Читать книгу "Герои Первой мировой - Вячеслав Бондаренко"

Спросите, зачем это было нашим противникам?.. Еще раз напомним: в начале 1917 года уже всем было абсолютно ясно, что Германия и ее союзники проиграли войну. Э. фон Людендорф, например, полагал, что последняя надежда хоть как-то выстоять — это подводные лодки, которые начали варварскую «тотальную войну», топили без разбора все суда, курсирующие между Великобританией и континентом. Дни Четверного союза — Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии — были сочтены, и спасать его нужно было любой ценой. Если не удалось одолеть противника военной силой — подточить и развалить его изнутри.

Вот тут-то и пригодились сепаратисты, пацифисты и пораженцы всех мастей, откровенные наемники вроде большевиков. Но немцы и австрийцы активно действовали и сами, развращая и раскачивая русский фронт любыми методами — от даровой водки до душевных разговоров с солдатиками на тему «И зачем вам это надо? Дома на печке так хорошо, а вы тут Родину защищаете…»

И не случайно 28 апреля 1917 года в «Правде» появилась радостная статья Ленина «Значение братанья». В ней подчеркивалось, что братание «начинает ломать проклятую дисциплину… подчинения солдат “своим” офицерам и генералам, своим капиталистам (ибо офицеры и генералы большей частью либо принадлежат к классу капиталистов, либо отстаивают его интересы)». То есть братание — «одно из звеньев в цепи шагов к социалистической пролетарской революции».

Пока русские рядовые разговлялись забытой за три года сухого закона водкой, читали вражеские прокламации и размышляли на тему «А действительно, зачем нам эта война?», переодетые солдатами германские и австрийские офицеры внимательно изучали расположение вражеских окопов, запоминали, кое-что фотографировали. Потом прощались с русскими «братьями» и отходили на свои позиции. А назавтра или через неделю в русском полку удивлялись, как это немцы и австрияки так прицельно разнесли из пушек все наши замаскированные пулеметные гнезда?.. Красноречивый факт: только за май 1917-го и только разведки 3-й и 7-й австро-венгерских армий осуществили посредством братаний 285 разведывательных контактов!..

В России об этой стороне братаний никогда не писали. Считалось, что это была исключительно инициатива «революционного народа». О том, что организовывали братания германские и австрийские разведчики, впервые было сказано вслух только в 1997 году, в «Военно-историческом журнале».

Одним из самых главных последствий братаний для русской армии стал рост дезертирства. Ведь в листовках, которые вражеские разведчики несли с собой в русские окопы, прямо говорилось: пока вы гниете в окопах, дома делят помещичью землю. Бегите и вы по родным хатам, а то не успеете!.. И эти нехитрые приемы прекрасно работали. Если за все предыдущие годы войны из армии дезертировало 195 с лишним тысяч солдат, то только с 1 марта по 1 августа 1917-го — 150 тысяч…

30 марта 1917 года М.В. Алексеев в телеграмме главкомам фронтов категорически указывал: «Единственный ответ на попытки противника вступать в переговоры… является огонь, прочее будет считаться изменой». И нередко только пулеметный и артиллерийский огонь с русской стороны прекращал безобразные сцены братаний. Так, 25 марта ружейным и пулеметным огнем были разогнаны немцы, пытавшиеся брататься с солдатами 67-й пехотной дивизии на участке Коло-дино — Стаховцы, 2 апреля у деревни Ушивцы в 12 верстах к северо-востоку от Сморгони немцы успели обменяться с русскими хлебом, колбасой и вручить им листовки, прежде чем их отогнали огнем. 29 и 30 апреля огонь русских пушек сорвал целых три попытки братания солдат 2-й Кавказской гренадерской дивизии с немцами…

Об отношении самих солдат к братаниям красноречиво говорит письмо рядового 220-го пехотного Скопинского полка В. Перцева в Петроградский совет: «Говорят о вреде братаний с немцами. Хорош вред: в течение трех месяцев мы не понесли ни одной человеческой жертвы!» Понятно, что нижнему чину, вышедшему на фронт в 1914 году, такая логика показалась бы просто дикой. Но вооруженный народ образца 1917-го был озабочен уже не тем, как спасти Родину от врага, а тем, как бы сберечь собственную шкуру да сделать карьеру на комитетских митингах…

Массовое братание происходило в конце марта — апреле 1917 года и со второй половины мая пошло на спад. В крупных масштабах оно возобновилось уже осенью…

Параллельно со всеми этими бурными событиями развивалась подготовка к наступлению, план которого был утвержден еще Николаем II 24 января (на петроградской межсоюзнической конференции было решено провести наступление не позднее 5—8 мая). Окончательные планы операций корпусные командиры представили главкомам своих фронтов в конце марта. Задачи, поставленные Ставкой фронтам, оставались прежними — главный удар на Юго-Западном фронте, активизация Румынского, вспомогательные операции на Северном и Западном.

Однако по мере «демократизации» русской армии становилось понятно, что наступление может потерпеть неудачу уже не по причине несокрушимой оборонительной линии противника или нехватки тяжелых снарядов, а из-за состояния собственных войск. Поэтому М.В. Алексеев отклонил требования нового главнокомандующего армией Франции Р. Нивеля начать наступление немедленно и в докладе А.И. Гучкову указал, что «ранее начала мая нельзя приступить даже к частным ударам». В дальнейшем сроки наступления постоянно сдвигались — на 15 июня, затем на 22 июня, 3 июля и, наконец, 9 июля 1917 года.

Характерно, что отменять это наступление, заведомо обреченное на провал, никто и не думал. Ведь Россия, согласно планам западных хозяев Временного правительства, должна была оттягивать на себя как можно больше германо-австрийских войск, облегчая тем самым участь «союзников» и… приближая собственный крах (что «союзникам» и требовалось). Понятно, что знали об этом только немногие посвященные во главе с Керенским. А для «простого народа» все маскировалось трескучей фразеологией — дескать, самая свободная в мире русская армия быстро и легко разгромит империалистическую германскую…

В конце апреля в Петрограде состоялось совещание Временного правительства с представителями командования. Один из участников этого совещания вспоминал:

«Рядом со мной, поникнув седой головой, слушал мой грустный доклад Верховный Главнокомандующий русской армией генерал Алексеев. К нему подошел один из министров (министр иностранных дел П.Н. Милюков. — В. Б.).

— Михаил Васильевич, — сказал он, — меня гложет мысль о необходимости использования в интересах России обещаний наших западных союзников в отношении Константинополя и проливов. Ведь весь смысл войны и принесенных жертв в том, чтобы приблизиться к разрешению этой важнейшей для нашей Родины внешней проблемы! Нельзя ли выделить для этой задачи два-три корпуса войск?..

— Вы слышали только что доклад о состоянии армий Северного фронта, — ответил Алексеев. — В таком же положении находятся войска и на остальных фронтах. Что касается Черноморского флота, то он сохранился немногим больше, чем Балтийский. При этих условиях ни о каких десантных операциях думать не приходится. Нам, глубокоуважаемый Павел Николаевич, “быть бы только живу”, — закончил генерал Алексеев.

Да, подумал я, хаос, неосведомленность, безволие и бессилие. Такая власть, подумал я, подменяющая дело словами, обречена на падение».