Читать книгу "Черное платье - Мария Шкатулова"

Она никогда ни на что не жаловалась и не ныла, как, например, противная бабка Пашки Кузьменко, которая всем, даже его одноклассникам, рассказывала про свои болезни. Но ведь мама говорила, что у бабушки больное сердце, и всегда ругала ее, когда та приносила тяжелые сумки или мыла пол. А в прошлом году, когда бабушка болела, мама даже подрабатывала домработницей у каких-то людей, потому что были нужны дорогие лекарства. Ни ему, ни бабушке она, конечно, ничего не сказала, и он узнал об этом случайно, от одного парня из параллельного класса, который жил рядом с этими людьми и видел маму. Он тогда попытался подразнить его, и пришлось набить ему морду, и Сережа вспомнил, как во время драки он разбил себе костяшки пальцев об его голову. Матери он тогда, конечно, ничего не сказал — разве можно было сказать ей, что он подрался из-за нее? Мама тогда отругала его за драку, а бабушка, когда мама вышла, сказала, что если он дрался за дело, то он прав, потому что он мужчина и должен уметь за себя постоять.

Она всегда привозила ему в лагерь пирожки, которые пекла сама, и вкуснее их не было ничего на свете, а когда он болел и мама была на работе, читала ему или рассказывала, как во время войны была в эвакуации со своей мамой, его прабабушкой: сперва в Фергане, где было не очень голодно, потому что там было много урюка, а потом в Куйбышеве; и как вскоре после войны она познакомилась с дедушкой. И хотя Сережа знал всю эту историю наизусть, он ужасно любил, когда она про это рассказывала. А теперь он не знает, что с ней. И мама. Ей тоже плохо. И еще к тому же он украл у нее деньги. И тогда, перед ее отъездом, когда Дмитрич дал для нее триста долларов, он взял себе сотню. И неужели действительно она взяла вчера денег у Ю. Д.? Не может быть! Не могла она так унизиться перед ним после всего, что произошло. Это она наверняка сказала нарочно, из-за него.

Думать об отце было больнее всего. Ведь он прочитал письмо, которое мама оставила под подушкой. Странное письмо. Можно было подумать, что она собиралась… Нет, конечно, но все-таки странно. Почему она просто не рассказала ему обо всем? Зачем понадобилось писать такое письмо? Да и вряд ли мама так уж хотела, чтобы он его прочитал. Ведь оно было заклеено и лежало у нее под подушкой. И если бы днем он не проснулся, не перебрался к ней в комнату, не лег на ее кушетку и не просунул бы руку под подушку, как делал всегда, чтобы скорее заснуть, когда был маленький или болел, он бы это письмо не нашел. И пока мама не заметила, надо его снова заклеить. Но все равно, хорошо, что теперь он знает, что произошло, знает, как Ю. Д. ушел от них. Зачем он так поступил с ним и с мамой? Пусть скажет — зачем? Впрочем, к Ю. Д. он больше не пойдет. Ни за что. Ну да, не пойдет он, как же… а деньги? Где он возьмет деньги, чтобы рассчитаться со Сверчком? Может быть, продать что-нибудь из того, что привезла мама? Она простит, если узнает, зачем это нужно. Или сказать ей? А что она сможет сделать? Опять пойдет мыть пол к каким-нибудь жлобам? Ну уж нет! Что же делать? Ничего. Он влип. Влип. Жалко маму. Жалко бабушку. Жалко себя.

Сережа сел на кровать и заплакал.

В начале седьмого Наташа проснулась. Сережи рядом не было. Она вскочила с кушетки, но сразу же вспомнила, что ключ от нижнего замка она спрятала. Сережа сидел в бабушкиной комнате, и ей показалось, что он украдкой вытер глаза. Она села рядом с ним.

— Сережа, мы можем поговорить?

— Где бабушка?

— Бабушка в больнице.

— Почему?

— Ночью ей стало плохо с сердцем. Я должна сейчас, ехать к ней.

— Я тоже поеду.

— Сережа, к ней все равно не пускают…

— Почему?

— Потому что она в реанимации, а туда нельзя.

— Почему в реанимации? Что с ней?

— Врач говорит, что это не опасно.

— Тогда почему она в реанимации?

— Потому что у нее был инфаркт. Так полагается.

— Тогда зачем ты туда поедешь?

— Чтобы узнать, как она и не нужны ли какие-нибудь лекарства.

— А деньги?

— Я заняла немного у тети Люды. Сережа, мы сейчас не будем говорить о деньгах. Мы должны решить с тобой гораздо более важные вещи.

— Какие?

— Например, могу ли я тебя оставить одного? Или попросить тетю Люду, чтобы она посидела с тобой? Я скажу ей, что ты заболел.

— Зачем?

— Чтобы ты не оставался один.

— Я останусь без всякой тети Люды.

— С тобой ничего не случится?

— Что со мной может случиться?

— Ты забыл, как тебе было плохо?

— Не забыл. Но сейчас этого нет, не бойся.

— Ты уверен?

— Уверен. Поезжай.

— Я думаю, что скоро вернусь, и мы сходим к Аркадию Николаевичу.

— К какому еще Аркадию Николаевичу?

— Это врач, который вчера у тебя был. Он тебе понравился?

— Не знаю. Зачем?

— Это же он тебе помог. И еще поможет.

— Мне больше ничего не нужно. Я не пойду.

— Что значит — не нужно?

— Это значит, что я больше не буду… колоться.

Наташа замерла.

— Сережа, разве ты можешь это знать? Я хочу сказать, разве ты можешь ручаться?

"Господи, помоги моему мальчику! Помоги маме и моему мальчику, пожалуйста, Господи…"

Сережа опустил голову и тихо сказал:

— Могу.

Наташа уткнулась лбом к нему в плечо и всхлипнула.

— Мам, не плачь. Пожалуйста, не плачь. Лучше поезжай скорей к бабушке.

— Да. Да. — Она старалась сдержать слезы. — Сережа, ты возьми там что-нибудь поесть, потом я приготовлю обед.

— Не волнуйся, я не хочу. А если захочу, что-нибудь найду.

— И еще: ты меня, пожалуйста, прости, но мне придется тебя запереть.

— Зачем? Я никуда не денусь.

— Сережа, пожалуйста, так мне будет спокойней.

Сереже не очень нравилась перспектива сидеть взаперти, но, с другой стороны, его это избавляло, по крайней мере, на какое-то время, от необходимости решать свои проблемы. Да и в школу, если он будет заперт, идти ему явно не придется. И долги отдавать тоже. Так что, если матери так легче, пусть запирает. Он подождал, пока она ушла, и, взяв с полки томик Селинджера, лег на кушетку.

С Зинаидой Федоровной все обстояло не так хорошо, как пытался представить дежурный врач, Владимир Георгиевич, который не любил, когда в коридоре его ждали родственники больных со своими вопросами и беспокойствами. Он знал, что у больной Лиевиной 3. Ф., 65 лет, доставленной в реанимационное отделение 2-й кардиологии в карете "скорой помощи" сегодня ночью, был инфаркт задней стенки, что у нее сильная аритмия и находиться в реанимации ей придется не меньше недели, а дочери ее, которая полночи просидела в коридоре на стуле и утром примчалась в больницу ни свет ни заря, придется покупать дорогие лекарства, потому что в больнице их нет, и, возможно, придется даже ухаживать за матерью или платить большие деньги сестрам, которых в отделении не хватало и они очень хорошо знали себе цену. Впрочем, думал он, глядя на Наташу, эта будет ухаживать сама, днями и ночами, и будет смотреть на него вот так, умоляющими глазами, и матери ее не придется лежать одной, всеми забытой, как лежат здесь многие старухи…