Читать книгу "Терское казачество. Вспомним, братцы, про былое - Владимир Коломиец"

Выжатый Евдокимовым из Малой Чечни, разбитый Барятинским в Аргунском ущелье Шамиль бежал в аул Ведень, в глубину лесов Большой Чечни. В январе 1859 года Евдокимов предпринял зимний поход на Ведень. Чеченская твердыня Шамиля, осажденная 17 марта, 1 апреля пала. С последними мюридами Шамиль бежал в Нагорный Дагестан.

Летом знаменательного 1859 года Барятинский пошел на Дагестан с целью нанести Шамилю решительный удар. Последним пребыванием Шамиля в Дагестане был Гуниб, до появления наших войск считавшийся неприступным. Здесь должно было свершиться величайшее в истории Кавказа событие. И произошло это так.

Начинавшая бледнеть луна выглянула из-за темных, с серыми краями туч, и неясный свет озарил дворы, улочку, спящий аул и людей возле дома Шамиля. На каменные плиты площади и крышу мечети заструился серебристый свет уже меркнувшей луны. Сильнее потянуло холодом с гор, тени задвигались и стали медленно таять, уступая место рассвету. Звезды гасли одна за другой, тая в утренней мгле и белесом сером небе.

Шамиль подошел к своим наибам, тихо о чем-то беседовавшим, и сказал:

– Настает утро, ночь уходит, братья, пора вспомнить о молитве!

Люди оживились, поднялись с мест, заходили по двору, снимая с коней попоны и расстилая по земле бурки.

– Нет Бога, кроме Бога, и Магомет пророк Его. Молитесь, братья, ибо молитвы лучше сна! – негромко, но убежденно проговорил Шамиль.

И сейчас же все, и часовые, и люди, стоявшие у коновязей, и те, что занимали караулы вокруг дома, опустились на колени.

– Ля-илляхи! Иль Алла Магомет резуль-алла! – произнесли молящиеся.

А над ними все шире и светлей поднималось ясное летнее утро, и все алее становился восток, и горы окрашивались в радужные цвета зари.

Лица молящихся были сосредоточены и суровы. Было тихо, и только иногда с шумом переступали застоявшиеся кони да позвякивали о камни шашки молившихся часовых, не снимавших оружия и во время молитвы.

Проснулся и аул. Началось движение, слышались голоса, стучали раскрываемые двери, и при свете уже поднимавшегося солнца на улице замелькали люди.

Утренний намаз заканчивался, когда к Шамилю прискакал вооруженный всадник.

– Русские у аула! – разнеслось по улицам.

Гуниб расположен на горе, отделяющейся от соседних гор протоком Аварского Койсу и высокими, обрывистыми скалами. Гунибская гора имела при подошве до сорока верст в окружности и от двух до четырех верст высоты. Без сомнения, Шамиль считал себя на Гуниб-Даге (гора) совершенно в безопасности, и появление русских вблизи аула для него стало неожиданным.

Командующий войсками Прикаспийского края генерал-адъютант барон Врангель поручил ведение блокады полковнику Лазареву, а сам остановился в лагере, неподалеку от аула. 18 августа к нему прибыл сам наместник на Кавказе князь А. И. Барятинский.

Оценив обстановку, он вызвал к себе полковника Лазарева и приказал:

– Предложите Шамилю сдаться. Скажите, что я даю ему двадцать четыре часа на размышление.

– А еще какие передать условия? – переспросил Лазарев.

– Скажите, что, если он прекратит сопротивляться и вместе со своими мюридами сдастся, я дозволю ему свободный выход из пределов России в Мекку на постоянное место жительства со всей его семьей.

Лазарев передал все условия главнокомандующего, но Шамиль отверг их и выставил свои.

Раздраженный князь Барятинский потребовал, чтобы Шамиль сам явился к нему немедленно и дал решительный ответ: да или нет.

Шамиль ответил, что не согласен на сделанные ему предложения, и заявил:

– Наверху Бог, на Гунибе его правоверные мусульмане, а в руках их мечи для священного газавата.

Два дня по приказанию барона Врангеля войска готовились к штурму. И вот в ночь на 25 августа сто тридцать добровольцев, а за ними батальон егерей, обутых в лапти и поршни, с лестницами и крючьями, подсаживая друг друга, при полной тишине, вскарабкались на террасу, отделяющую нижний обрыв от второго. Не останавливаясь, они вскарабкались на вторую террасу с помощью лестниц и веревок, но уже под огнем противника, и затем на верхнюю площадь, где к шести часам утра собрался весь батальон.

Двадцать пятого числа в девять часов утра Шамиль был ошеломлен появлением у себя в тылу наших войск, преодолевших столь грозные вершины, которые он считал неприступными.

Войска окружили Ганиб. Огонь был приостановлен.

Шамиль, окруженный со всех сторон, вынужден был сдаться, но тянул время. Он послал своих парламентариев, сказав им:

– Удостоверьтесь, точно ли сардарь[15] здесь, – потому что хотел сдаться только ему лично.

– И еще спросите: какие будут условия? – напомнил он.

Князь ответил, что теперь ни о каких условиях не может быть и речи[16], но если Шамиль покорится немедленно, то он обещает ему и его семейству жизнь.

Шамиль колебался, но к вечеру передал, что готов выйти к главнокомандующему. Он просил полковника Лазарева прийти к нему и сопровождать его. Барон Врангель дал согласие.

Полковник Лазарев вошел в аул. На площади его встретила толпа хорошо вооруженных мюридов, среди которых у оседланной серой лошади стоял Шамиль. Поздоровавшись с ним, полковник Лазарев после тяжелого молчания сказал:

– Шамиль! Всему миру известно о твоих подвигах, и слава их не померкнет. Если ты, покорясь судьбе, выйдешь сегодня к главнокомандующему и предашься великодушию государя императора, то спасешь от гибели тысячу человек, оставшихся в живых и тебе преданных. Заверши свои славные подвиги поступком благоразумия и великодушия, а сардарь может много для тебя сделать. Он будет ходатайствовать перед государем об обеспечении будущности твоей и твоего семейства.

Шамиль колебался, опасаясь за свою жизнь, и предложил Лазареву остаться с его сыновьями, пока он вернется от главнокомандующего.

Полковник Лазарев ответил:

– Я не прислан к тебе аманатом[17]. Если хочешь, пойдем теперь же, а не хочешь, то я уйду назад.

Между тем некоторые мюриды, потрясая оружием, говорили, что за смерть их повелителя русские дорого заплатят. Другие советовали Шамилю не склоняться на убеждения полковника Лазарева.

– Если я явлюсь к главнокомандующему, дозволено ли мне будет вернуться к своему семейству? – спустя некоторое время спросил Шамиль.

На что Лазарев ответил: