Читать книгу "1661 - Дени Лепе"

24

Венсенский замок — вторник 1 марта, полдень

— Какое уродство, посмотрите только на этого Маскариля![30]

— Упряжка жалкая, а зрелище просто смехотворное, — ответил придворный, почтительно согнувшись пополам перед портшезом, в котором несли его высокопреосвященство.

Тем утром, часов около одиннадцати, кардинал потребовал, чтобы его одели, напудрили и причесали, дабы он мог «предстать перед честным народом». С неимоверным трудом и бесконечными предосторожностями верным слугам Мазарини удалось поднять, а потом и одеть больного кардинала. Чтобы скрыть зеленоватый оттенок кожи, на щеки ему наложили изрядный слой румян. Кардинал даже настоял на том, чтобы ему завили волосы.

Приукрашенный таким образом, самый могущественный человек во Франции почти час прогуливался по саду Венсенского замка, вынуждая многочисленных гостей и всякого рода просителей раскланиваться при каждом своем приближении.

Сидя в портшезе, больной старик терпел мучения и проклинал «чертовых носильщиков, глупых и негодных». Малейшее сотрясение причиняло ему страдания — кардинал то и дело ворчал и грозил носильщикам виселицей. Джулио Мазарини даже не понимал комичности своего положения, он искренне полагал, что, приветствуя взмахами руки вельмож, выстроившихся вдоль залитых солнцем аллей, сбивает их всех с толку.

— А ведь десять лет назад, — громко проговорил кардинал, — именно они изгнали меня из королевства, а теперь стоят передо мной и раскланиваются. Ничего, итальянец им еще покажет!

С этими словами Мазарини достал из кармана позолоченную коробочку, извлек из нее мятный леденец и положил в рот, чтобы справиться с одышкой, сделавшейся невыносимой. Вскоре он задремал, а потом и вовсе уснул и вернулся во сне в трагические февральские дни 1651 года. Тот злополучный месяц десять лет назад начался с женитьбы Никола Фуке — к тому времени вот уже несколько лет как вдовца — на совсем еще юной и прекрасной Марии-Мадлене Кастильской, которой в ту пору едва исполнилось пятнадцать. Тогда же, 4 февраля, парламент с шести часов утра до шести вечера горячо обсуждал приговор касательно его, Мазарини, изгнания. В полусне кардинал снова услышал шаги людей, которых впустили в Лувр в ночь на 9 февраля. Топот парижской черни, почтительно проходившей мимо изножья постели Людовика XIV, желая удостовериться, что король никуда не уехал. Кардинал вспомнил жуткое унижение и потрясение, которые пережил король, наблюдая это нескончаемое ночное видение. А потом Мазарини увидел самого себя на Гаврской дороге, в полном одиночестве отбывающего в ссылку в Германию.

— Карты, карты… надо посмотреть, что говорят карты! — обронил он, внезапно выйдя ил полузабытья и потребовав, чтобы его перенесли обратно в покои.

В спальне его дожидались врачи. Страдая от острого нефрита, отягченного отеком легких, кардинал угасал с каждым днем, чему, несомненно, способствовало лечение, назначаемое медиками.

— Клизмы, кровопускания и слабительное, — объявил первый врач.

— А кроме того, рвотное вино, — добавил второй, указывая пальцем на графин с жидкостью, приготовленной на основе сурьмы и виннокислого калия.

Приход Анны Австрийской положил конец ученым спорам вокруг способов лечения важного пациента. Медики с почтением вышли из комнаты. Мазарини облегченно вздохнул и улыбнулся, радуясь избавлению от этих кровососов и появлению женщины, подарившей ему в жизни столько счастья.

— Джулио, мне докладывают, что вы поступаете крайне опрометчиво. Зачем вам понадобилось выходить утром в сад?

Старик смотрел в лицо матери короля и улыбался. Он любовался ее чертами, так хорошо ему знакомыми, и окунался в глубину ее нежных глаз. Молчание длилось довольно долго.

— Я диктовал завещание. Знайте, государыня, я решил отказать все мое состояние королю Франции, — наконец проговорил он ослабевшим голосом. — Прежде чем предстать перед Богом, я подумал, что будет справедливо вернуть короне богатства, нажитые, увы, далеко не всегда праведным путем!

— Дорогой Джулио, этот жест делает вам честь, и я усматриваю в нем лишнее доказательство вашей неустанной, воистину отеческой заботы о моем сыне, — сказала королева-мать, у которой глаза затуманились от слез. — Но вы прекрасно знаете, король Франции не сможет принять ваш дар, — всхлипнув, продолжала она.

Решив, что такими словами она может обидеть кардинала, королева тут же добавила:

— Наследие ваше великолепно. Вы сокрушили Фронду, восстановили порядок во всех наших провинциях и вернули нам мир с Испанией. А после столь удачно заключенного брака между Луи и Марией-Терезой вы открыли новую, мирную эпоху для французского королевства. На столь благодатной почве наш дорогой мальчик сможет проявить в будущем все свои таланты и приумножить ваши достижения и знания, почерпнутые от вас, его крестного. Если, как вы сами предрекали не раз, «он пойдет дальше других», это будет означать, что король и в самом деле достойный ваш наследник.

— Что ж, если Луи отказывается от моего наследства, тем лучше, — загадочным тоном ответил кардинал.

Старик явно устал. Королева-мать решила уйти, чтобы он мог отдохнуть. Выйдя из спальни, она столкнулась с астрологом — тот пришел читать карты по просьбе первого министра. Эта встреча и последние, по меньшей мере странные слова Джулио Мазарини возбудили у нее подозрение: уж не лишился ли первый министр здравомыслия из-за болезни?

25

Церковь Сен-Рош — суббота 5 марта, пять часов вечера

В церкви Сен-Рош, столь милой сердцу Людовика XIV, заложившего в 1653 году первый ее камень, было не протолкнуться. Весь Париж молился во спасение кардинала, который медленно угасал в Венсене. Случай действительно чрезвычайный, поскольку до сих пор правом возносить такие искупительные молитвы обладали только отпрыски королевской крови. Но все понимали, что таким образом король желал воздать долг высочайшего уважения своему крестному.

В Венсене череда просителей у постели первого министра росла с каждым часом, и все на что-то рассчитывали: одни надеялись получить последнее благословение его высокопреосвященства, другие — оказаться хоть как-то упомянутыми в его завещании. Между тем столичный люд внимал слову святых отцов. Парижане, конечно, не очень жаловали Мазарини: он был иноземцем, да и источники его состояния казались всем по меньшей мере сомнительными. И все же французы признавали, что кардинал внес весомый вклад в дело объединения их страны, и не забыли, что во многом благодаря ему был заключен мир между Францией и Испанией.

Поражаясь всеобщему порыву благоговения и печали, Габриель присоединился к толпе молившихся в церкви Сен-Рош. Он был рад тому, что в тишине храма нашел укромный уголок и мог спокойно поразмыслить над волновавшей его тайной: как на попавшие к нему бумаги попала подпись его отца. Несколько часов назад к нему домой наведалась прачка и предупредила о своих подозрениях: она заметила, что возле его дома с утра до ночи крутятся какие-то странные люди. От ее слов Габриелю стало не по себе. Припрятав получше бумаги, он решил пойти проветриться. «Не могу сидеть дома сложа руки и ждать, когда эти злодеи устроят какую-нибудь гадость», — буркнул он про себя.