Читать книгу "Квадратное время - Павел Дмитриев"

Выбираться пришлось на север, в противоположную сторону болото приобретало какие-то неимоверные, уходящие за горизонт размеры. Причем вставший на моем пути микрососняк с частым вкраплением микроболот оказался настоящим квестом, движение получалось исключительно по принципу два шага вперед, один назад. Промучившись в природном лабиринте добрых часа три, я неожиданно услышал невдалеке смутно знакомую, но все ж непривычную разухабистую песню под гармонь:

Эх, винтовочка, ухнем,Эх, заветная, сама пальнет,Сама пальнет, сама пальнет,Подернем, подернем,Да ухнем.[82]

Источник обнаружился быстро: по открывшейся за кустами лесной дороге, немилосердно скрипя и подпрыгивая на камнях, шустро катились аж целых три повозки, густо обсаженные со всех сторон красноармейцами. Нелепые, выцветшие чуть не добела картузы-фуражки с мягкими матерчатыми козырьками как маячками проблескивают малиновой эмалью звездочек, мешковатые гимнастерки прячут далекие от упитанности животы, а тяжелые, измазанные в грязи ботинки видали лучшие виды. Однако на лицах самозабвенные улыбки, аж завидно, и глотки дерут так, что шишки сыплются с ветвей.

Вот только обольщаться не следует. Винтовки не сложены в телеги, они в руках бойцов, пусть не всех, но у большинства. Еще и штыки примкнуты,[83] в закатном сумраке виден тяжелый серый цвет грубо откованного металла. Или командиры и политруки успели вколотить в головы вчерашних крестьян любовь к оружию, или, что куда вероятнее, опасаются неведомого врага, причем явно не того, что ходит по лесу без обувки, ведь за все время «похода» я не встретил ни одного отпечатка медвежьей лапы.[84]

Пропустив мимо себя густое облако махорочного дыма, следующего за бойцами РККА в качестве авиационного прикрытия, я уже, было, решил забиться обратно, поглубже в чащу, как в голову стукнулась шальная мысль: не будут же они с песней переть мимо патруля или засады? Ведь наверняка остановятся перекинуться парой слов? И со встречными не разъедутся. А мне всего-то надо несколько километров отбить, из проклятущего болота вылезти!

Выждав, когда кавалькада скроется за поворотом, я обул трофейные сапоги, не дело пятнать торное место ребристыми подошвами 21-го века, аккуратно просочился на дорогу и, зажав на всякий случай в руках боевой топор, пустился неторопливой трусцой вслед удаляющемуся краснознаменному хору.

Как ни приятно чувствовать под ногами относительно ровную, утрамбованную землю, удовольствия мало: нервы напряжены до последнего предела, глаза ловят любую качнувшуюся ветку, странный кустик, мозг заранее выбирает укрытия, за которыми можно спрятаться, но самое главное – слух, ведь каждый новый куплет по сути означает лишние двадцать-тридцать шагов вперед. Не бездельничает и паранойя, она без продыху грызет душу вопросами типа: «А ну как кого-нибудь из бойцов приспичит пос…ть так, что и темный лес не напугает» или «Вдруг у замыкающей телеги отвалится колесо».

Хватило меня лишь на полчаса – именно такое время длилось непрерывное выступление бойцов. Жизнеутверждающий мотив очередной красбаллады прервался на самом романтическом месте:

Смерть в жестокой битвеЯрче и моложеЖалкого бессильяДряхлых стариков.[85]

Выяснять причину заминки я не стал, немедленно свалил на запад. Уж лучше пять километров по нетронутой тайге, чем один, но эдакой нервотрепки!

Тем более лес встретил меня как давнего друга. Для начала я в буквальном смысле упал в приличную кладку какой-то птицы, раздавив всего пару из дюжины крупных, почти куриных по размеру, но только бурых, в темно-коричневую крапинку яиц.[86] Маскировка у гнезда восьмидесятого левела, можно найти только на ощупь. Страшным самогипнотическим усилием удержался, чтобы не выпить все яйца сразу, но уже после четырех штучек жизнь заиграла совсем иными красками – наконец-то я заметил чудесные, горящие как настоящие оранжевые факелы кончики сосен, подсвеченные с севера «вроде бы» давно ушедшим за горизонт солнцем.

А затем судьба подкинула новую путеводную речушку,[87] не широкую, но и не ручей, способный потеряться в болоте. Хотя, надо признать, что данный подарок оказался на любителя. Нетронутая природа радовала шикарной рыбалкой, спокойным отдыхом, даже ночевкой у теплого костра. Вот только жалкие пятнадцать километров я продирался, другое слово не найти, аж двое суток! Основная причина задержек – скалы и каменные сыпухи, через которые приходилось искать проходы или устраивать настоящие альпинистские восхождения, причем обычно к ним прилагались опасные, зажатые в теснине пороги, не дающие и малейшего шанса пройти по реке вброд или вплавь. Хотя, однажды, видимо для разнообразия, в единственном проходе попался ельник, да такой густой, что я не смог протиснуться между ветвей, и дорогу пришлось буквально прорубать.

На утро третьего дня я не выдержал. Забрался на скалу повыше, прилег в ложбинку на вершине, что покрыта лишь серо-зеленым узором чахлого карельского мха, да прикинул дорогу напрямую туда, где буквально в нескольких километрах западнее маячили набившие оскомину озера. Хорошо хоть относительно небольшие и без явных признаков жилья по берегам.

Обольщаться последним, к счастью, не стал. На проверку местность вокруг очередного скопления озер[88] оказалась плотно изрезана многочисленными просеками, нахоженными тропинками, дорогами, вдобавок попалось рукотворное чудо: первая за все время линия телеграфных столбов. Темп пришлось снизить, осторожность удвоить, а чуть позже утроить. Не напрасно – на берегу, неожиданно открывшимся за очередным поворотом тропы, комфортно разместились трое бойцов, с увлечением давно не кормленых котов наблюдавших за полудюжиной мужиков, тягающих сети в озере. Едва ли они были в состоянии заметить меня, даже выскочи я на них бегом, но будь при них песик… Не хочется на своей шкуре выяснять качество обоняния и слуха немецкой овчарки.

Кроме следов, которые я при первой же возможности топил в попадавшихся на пути речушках, особую опасность представляли собой лысые верхушки холмов и скал. В отсутствии леса силуэт каждого, кто оказывался на гребне, становился четко виден на фоне неба чуть более чем со всей округи. Уверен, чекисты и красноармейцы, на следы которых я начал постоянно наталкиваться, прекрасно изучили эту особенность рельефа и пользовались ею для ловли бегунков. Поэтому постоянно приходилось искать проходы, кусты или переползать опасные места, укрывшись травой и ветвями.