Читать книгу "Скажи, Красная Шапочка - Беате Тереза Ханика"

Я думала и кое-что вспомнила, одна история, я хочу тебе рассказать. Поэтому я ждала, когда ты придешь. История из моего детства, это было давно.

Бичек смотрит в окно, как будто там можно прочитать эту историю, как будто на стекле написаны буквы, которые надо расшифровать. Или она не знает, с чего начать, как начинается эта ее история.

У меня была подруга, — говорит она через некоторое время, в Польше, самая лучшая подруга. Мы жили в малюсенькая деревня. Все друг друга знали, там было всего десять или одиннадцать домов, понимаешь? В одном доме жила я с мамой, папой и шесть братьев, а рядом жила Катя, и Катин папа, и маленькая сестра. Мама Кати ушла с дружком из соседняя деревня, Кате было тогда девять лет. Ее мама так и не вернулась.

Бичек глядит в окно, как будто ищет там продолжение истории, а я продолжаю уплетать овощи, тут в дверь кухни входит Братко. Он невероятно растрепан, на носу кровоточит царапина. Наверно, получил от любимой кошки, думаю я, или от соперника.

Пока ее мама не ушла, мы каждый день играть вместе во двор, вместе ходить в школа и секретничать друг с друг. Как все маленькие девочки. Но потом… Однажды она не приходить в школа, просто не приходить, никто не знает почему.

Никто не спрашивать почему. Я тоже не спрашиваю. Может, болеет, думаю я.

Следующий день — Кати опять нет. После школа идти к ней и спросить, думаю я, но не спрашиваю. Я встречаю ее отец, во дворе, он сидит и читает газету. Как жизнь, говорит он, а я стою и не решаюсь спросить, где Катя.

Я кладу ложку рядом с пустой миской, от истории фрау Бичек мне становится чуточку жутко. Ее лицо выглядит грустным и изборожденным морщинами. Ребенок заснул.

На следующий день Катя приходить в школа. Сидит рядом со мной и ничего не говорит. Очень бледная, и я думаю, может быть, все еще немножко болеет. Может быть, свежий воздух поможет, и я спрашивать, пойдем в поле погулять. Вместе, как мы делали каждый день. Но Катя только говорит, нет, не могу, а когда я спрашивать почему, она говорить, надо помогать дома, теперь она больше не может играть каждый день, потому что ее мама сбежать, и теперь ей надо делать то, что раньше делала мать. Вот так-то. Больше не играть. Больше не ходить гулять. Только работа. С тех пор Катя часто не в школа. А когда приходит, мы не разговаривать. Она просто сидит рядом со мной, лицо белое, и не разговаривать.

Братко прыгает мне на колени, такого он еще ни разу не делал, от него пахнет солнцем и теплой крышей, он сворачивается клубком на моих коленях.

Я этому очень рада, теперь я могу не смотреть на фрау Бичек. Мне хочется, чтобы она не рассказывала свою историю до конца. Я не хочу знать, что случилось с Катей. Но Бичек продолжает говорить, она, наверно, не чувствует, как мне неуютно, а может быть, чувствует и именно поэтому продолжает рассказывать.

Однажды Катя приходить в школа в августе в длинный свитер, и я спрашиваю, тебе не жарко, а она говорит, нет, нормально. Но потом в туалете девочек я вижу, как Катя моет руки, она закатала рукава… все руки покрыты какой-то сыпь, я не решаюсь спросить почему, а когда Катя меня видит, она прячет руки за спина, ей стыдно, она убегает. Мы не подруги больше. У меня есть другая подруга, а у Кати никого.

Фрау Бичек замолкает, и молчание тяжелым занавесом висит между нами. Я машинально глажу пыльную, теплую шерсть Братко. Так тихо, что даже слышно, как дышит младенец и мурлычет кот. Потом Бичек снова начинает говорить.

Через два года Катя совсем престает ходить в школа. Я вижу ее, как она стоит у окна. Однажды я помахать, но она задернуть занавески, очень быстро. Младшая сестра иногда играть во двор, ей уже восемь, похожа на Катю раньше, здоровая и веселая, иногда я говорить с ней, но ее отец этого не любить, если он видеть нас, он сердиться. И звать дочка в дом. Он не бьет, говорит она, но она боится все равно. Еще два года пройти, и обе девочки умерли. Кто-то нашел их в лесу, между скал. Откуда я родом, там много скал. С одной они спрыгнуть. Никто знать не хочет почему. Я знать. Все это долгое время я знать. Но я ничего не сказать. Такая же трусливая, как все другие.

Бичек осторожно кладет ребенка рядом с собой на диванчик, он не просыпается, но недовольно кривит ротик.

Зачем вы мне это рассказываете, — говорю я и едва узнаю свой голос, так странно он звучит.

Девочка, девочка… — говорит Бичек.

Она нагибается через стол и хочет взять меня за руку, но я вдруг отдергиваю ее, так резко, что Братко пугается и шипит на меня.

Ты знать, почему они спрыгнули. Катя была сильная, выдержала все многие ночи с отцом. Но сестру она не могла защитить. Она думала, умереть лучше…

Лучше, чем что? — спрашиваю я.

Лучше, чем жизнь, что у них была, и лучше, чем говорить. Понимаешь? Все можно изменить, только если ты говоришь.

Я не понимаю, — говорю я сердито, ничего не понимаю, я не понимаю, зачем вы мне рассказали эту страшную историю, она ко мне никакого отношения не имеет. Вы этого не понимаете. Совсем никакого отношения!

Я сталкиваю Братко с коленей и спрыгиваю со стула, ребенок просыпается, орет, его разбудил звук моего голоса, он орет, как будто его режут, и Бичек поспешно берет его на руки…

Мальвина, — говорит она, не уходи, пожалуйста…

Я торопливо иду к двери, Бичек за мной, она припирает дверь ногой, потому что руки у нее заняты младенцем.

Ты должна говорить, Мальвина, — говорит она настойчиво, а потом отходит от двери, выпуская меня. Прямо в руки дедушки, он стоит на лестничной клетке, наверно, подслушивал.

Он тащит меня в квартиру, схватив за запястье, запястье, которое я вчера растянула. Он никогда еще не пытался ударить меня, но сейчас мне вдруг становится страшно, что он это сделает, потому что я была у Бичек, из-за этой истории. Про историю дедушка ничего знать не может, но он чувствует. Он чувствует, о чем со мной говорила Бичек. Он выглядит, как загнанный в угол зверь. Разъяренный и непредсказуемый.

Ты больше никогда не пойдешь к этой женщине! — кричит он.

Он подчеркивает каждое слово, орет прямо рядом с моим ухом.

Ты поняла?!

Мы стоим в гостиной друг против друга. Он захлопнул за нами дверь, чтобы никто не слышал его криков. Он тяжело дышит, может, у него будет инфаркт, думаю я, тогда все кончилось бы. Все. Вдруг.

Ты поняла?! — кричит он снова и впивается пальцами мне в плечи.

Бабушка бы этого не хотела, — говорит он, на этот раз тише, и глаза у него опасно мерцают.

То, что случилось с бабушкой, произошло из-за тебя, ты ведь понимаешь это, правда? Очень даже понимаешь.

Я чувствую его затхлое дыхание на лице.

Я в этом не виновата, — говорю я и чувствую, как поднимаются слезы, я заталкиваю их назад, сглатываю, чтобы они вернулись вниз, в живот, туда, откуда пришли.

Нет, виновата, Мальвиночка, виновата!