Читать книгу "Взрослые сказки о Гун-Фу. Часть 1. Ци-Гун - Михаил Роттер"

Когда мы приступили к изучению сказки про избушку на курьих ножках, в которой жила Баба-Яга, и наша училка перевела фразу доброго молодца «Избушка, избушка, повернись ко мне передом, к лесу – задом», я сразу вспомнил свое стояние лицом к забору и спиной к центру школьного двора. Помнится, тогда я подумал, что в те времена я одновременно, наверное, был и добрым молодцем (малолетним, правда), и избушкой на курьих ножках, и Бабой-Ягой, которая эту избушку охраняла. Но такие ассоциации возникли у меня много лет спустя, а пока я стоял в столбе и ждал, когда же я что-то почувствую. Разумеется, ничего не произошло. Я все слышал (еще бы не слышать этот ор, тут не оглохнуть бы), но ничего не чувствовал.

Придя домой, я хотел немедленно сообщить деду, что ничего не почувствовал, но решил не делать этого, потому что знал, что за этим последует наставление на тему о том, что не следует торопиться, что ничего не приходит без длительного труда, что «все стоящее достигается тяжело и медленно, а что достигается легко и быстро, не стоит достижения». Все это я слышал уже тысячу раз и хотя ни разу ничего не понял, все это мне уже надоело. Теперь я понимаю, что тогда делал дед и какое терпение было у него. Он говорил мне вещи, которых маленький мальчик в принципе не мог понять, но повторял их столько раз, чтобы я никогда не смог их забыть, а когда придет время – был бы готов их вспомнить, понять и реализовать. Такая вот мина замедленного действия.

Так что я удержался от вопросов и продолжал день за днем стоять спиной к играющим в мяч одноклассникам. Они ко мне так привыкли, что обращали внимания не больше, чем на столбы школьного забора. Мало того, меня даже бродячие собаки, которым иногда перепадали остатки от школьных завтраков и которых поэтому в школьном дворе было довольно много, перестали замечать. Хорошо, хоть не мочились на меня.

Не помню точно, сколько лет прошло, думаю, не меньше двух. Я по-прежнему ничего «не чувствовал спиной». Наконец я не выдержал и пошел объясняться к деду. Кстати, за эти пару лет старый хитрец меня ни разу ни о чем не спросил. То ли и так знал, то ли просто выдерживал паузу.

Но уж когда я пришел к нему, он закатил мне такую лекцию… Чего он только не говорил. Память у меня была хорошая, так что я все прекрасно помню до сих пор. Правда, понимать, о чем тогда шла речь, я начал десятки лет спустя, а до тех пор это знание просто «хранилось» у меня в голове.

Кстати, о памяти. Сравнительно недавно мне попалась статья, где какие-то (не помню точно, кажется, японские, а может, американские) ученые писали, что они выяснили, почему у человека в старости становится плохо с памятью. Вообще-то я читать не люблю – нет ничего полезного в книжном знании – знавал я многих людей, которые прочитали множество книг и остались такими же слабыми, тупыми и бесполезными, не могущими ни защитить, ни прокормить даже собственную семью. О вещах вроде духовного роста, которые дает (заметьте, без всяких книжек) любой Ци-Гун высшего уровня, я и не говорю.

С самого детства мне повезло, потому что моя вьетнамская родня со стороны матери рассказывала мне вьетнамские сказки, а дед-китаец – китайские. Его сказки было слушать намного интереснее, потому что он был суров, немногословен и использовал сказки не в качестве колыбельной перед сном, а только в «наставительно-поучительных» целях. Был он исключительно практичен и не склонен тратить время на всякую бесполезную чепуху. Наверное, поэтому у него была сказка (вообще-то у него была поучительная история или поговорка на любой случай) по поводу «стоящего» знания.

Была она о том, как у старика-крестьянина было три зятя. Двое из них были образованными людьми, чиновниками-сюцаями. Правда, ранг сюцая был самым низшим, экзамен на него можно было пройти в столице провинции каждый год, не то что экзамен на высшие ранги, который проводился только в столице империи и только раз в три года, но все равно старый крестьянин очень гордился своими образованными зятьями. Третий же зять был простой крестьянин, так что на него старик внимания вообще не обращал.

Однажды у старика был день рождения и три зятя пришли поздравить своего тестя. Похваляясь друг перед другом своей образованностью, два ученых зятя решили, что каждый перед тем, как что-то съесть и выпить, должен сочинить стих. А кто не сможет, тот обойдется без мяса и без вина. В общем, ни выпить, ни закусить.

Начал старший, сочинивший такой стих.

Четырнадцать – это дважды семь,Сразу два самых жирных куска съем.

Как сказал, так и сделал: взял палочками два самых жирных куска и бросил их в рот.

Средний зять был еще глупее старшего, ничего сам придумать не смог и переиначил стихи «предыдущего оратора» таким образом:

Двадцать один – это трижды семь,Сразу три самых жирных куска съем.

Он торжествующе поглядел на старшего зятя, которого смог «переговорить» впервые в жизни, и съел целых три куска мяса, тщательно отобрав самые жирные.

Третий зять встал и смиренно сказал, что он простой крестьянин, который никак не может тягаться с высокоучеными господами чиновниками. Поэтому, не умея сочинять стихов, он тоже возьмет и несколько переиначит первое стихотворение. Звучало оно так:

Хотя четырнадцать – это дважды семь,А я один все мясо съем.

Сказка мне очень понравилась, но, как оказалось, у деда была еще собственная «мораль» к ней. В его трактовке конец сказки выглядел так. Крестьянин был такой умный, потому что занимался Ци-Гун и не забивал себе голову ненужными знаниями. А никто его не остановил, когда он один сожрал все мясо, потому что он был мастером У-Шу и все его побаивались.

Само собой, эта концовка отличалась от общепринятой, но дед явно считал (и правильно считал) себя не глупее тех, кто эту сказку придумал, и позволял себе «вариации на тему».

Разумеется, после таких сказок любовь к чтению у меня была очень относительная. Но статью о причинах потери памяти в старости я все-таки прочитал до конца. Дело в том, что она была короткая, а я до сих пор люблю, когда все происходит быстро, как в рукопашной схватке. С женщинами та же история – уговаривать долго не люблю. Впрочем, обычно долго и не приходится, даже сейчас. К чему это я, рассказывая о Ци-Гун, вдруг задумался о женщинах? Наверное, потому что, во-первых, я их люблю и потому часто о них думаю, а во-вторых, если бы не Ци-Гун, я бы сейчас мог о них только думать. В свое время, обучая меня принципам китайской медицины, Учитель Ван заставил меня запомнить пять признаков старого человека, которые он формулировал примерно так: прекрасно помнит то, что было давным-давно, во времена его молодости, забывая то, что произошло минуту назад; ложась вечером в постель, не может заснуть из-за бессонницы и засыпает, стоит ему присесть; плачет без слез, но когда он смеется, слезы текут без остановки; туг на ухо, совершенно ничего не слышит, но услышит каждое плохое слово, сказанное о нем даже тихим голосом; интересуется женщинами, хочет их даже больше, чем в молодости, но если ему предоставляется случай, оказывается, что он ничего не может.