Читать книгу "Веревочка. Лагерные хроники - Яков Капустин"

– Куды ж мэни од вас тикати, матинко?

– Нэ пидлизуйся, гадюка! На от роспышысь! Аника-воин!

Я подписал копию очередного судебного определения и, демонстративно-тепло со всеми распрощавшись, подмигнул заговорщицки тётке и ушёл в барак…

Дело в том, что судебные писарчуки срок записали правильно, а статью в бумагах потеряли.

Из-за этого я больше года после побега кантовался по тюрьмам и пересылкам, а теперь вот подписал очередные бумаги.

Через пару дней, в обед к вагону, где я работал, подошёл Алейников с директором лесозавода:

– Подойди, студент, …вот на лесозавод нужен десятник шпалорезки, директор тебя берёт.

Я поблагодарив, сказал директору, что догружу с ребятами вагон и подойду.

Место было хорошее и просто так его не давали.

– Наверное мама его надоумила – подумал я. Мне уже было известно, что начальник спецчасти Вера Григорьевна – жена Тихонова, и он её боится, как и весь остальной посёлок.

Я уже около месяца работал десятником на шпалорезке и помогал, если надо, остальным мастерам и десятникам. Было это интересно, как и любое дело, которое нравится.

Вся специальная литература в конторе, в которую никто никогда не заглядывал, была мною мигом проглочена, и как-то вечером, когда я копался в техническом отделе лагерной библиотеки, меня нашёл мой приятель одессит Володька Опиханов.

Оказывается в школе появились две новые учительницы. Одна, дочка Тихонова, Ольга Михайловна преподаёт русский, а вторая Ольга Николаевна, её двоюродная сестра, – математику.

По слухам, обе не прошли после школы по конкурсу в вуз, и папа их пристроил для стажа и неплохого заработка. Обе хорошенькие, и уже вся молодёжь в школе на смотринах. Школа в лагере такая же профанация, как и вечерняя школа на свободе, но с ещё большим цинизмом и очковтирательством, поэтому никто ни к учёбе, ни к преподаванию серьёзно не относится, хотя деньги расходуются немалые.

Посмотреть на девочек я решил пойти через неделю. Во-первых народу будет поменьше, а во-вторых, чего мне в толпе делать?

В связи с тем, что с ноября по январь преподавание по русскому не велось, были организованы консультации для восстановления графика, как было заявлено.

– А ну, братва, отшейте там этих тюльпанов и бантиков на входе, скажите им, что отменили консультацию – попросил я Володьку и Колю – давно я не воровал лошадей в царских конюшнях!

Володька засуетился:

– Там шнырь от «кума». Сдаст.

– Слабину почувствует – сдаст. Только пусть он нас боится, козёл, больше, чем «кума».

В класс вошла молодая, высокая, симпатичная девушка с журналом в руке:

– А что никто на консультацию не пришёл?

– А я?

– Ой! Извините пожалуйста.

– Да, ладно сочтёмся – я вложил во фразу всё своё безразличие.

– Какая у вас фамилия… Я не нахожу вас в журнале?

– А вы допишите внизу, я теперь у вас буду первым учеником… по посещаемости консультаций. Вы очень похожи на свою маму.

Она вопросительно глянула на меня:

– Вы знаете мою маму?

– Ой? Така ж гарна жинка! Я, кстати, её должник, можете передать?

Я положил ей на стол томик Ахматовой.

Она взяла в руки книжку:

– Я читала Ахматову только у девочек в тетрадях, а где вы достали?

– В карты выиграл. Да нет, шучу, у одного жулика выпросил. А было бы здорово иметь такую тёщу как ваша мама.

Она выпрямилась, посмотрела на меня и надменно сказала, видимо вспомнив наказы взрослых.

– Несмотря на молодость, я хорошо разбираюсь в людях.

– Да я и не думаю, что ваша мама от меня в восторге, просто я всем потенциальным тёщам нравлюсь. Ну, какая же умная хохлушка не мечтает для дочери мужа-еврея, да еще такого симпатичного и доброго.

– Можно задать вам один вопрос?

– Сразу отвечаю, гражданин педагог! Авария, три года, остался год. Так что у вашей мамы всё впереди. А знаете, что? Верните мне книжку, зачем ей знать о нас.

– Что знать? – возмутилась она.

– То, что вы мне немножко нравитесь и пока терпите. Молчанье – золото.

Я забрал книгу и, не прощаясь ушёл, напевая: Нэсэ Галя воду, коромысло гнеться…

Когда я вышел из класса, школа была ещё почти пуста, но Коля сказал, что шнырь обратил внимание на наши манёвры. Дневальным был бывший полковник, работавший на оперчасть в открытую. Он вызывающе смотрел на нас, стоя у двери своей каптёрки.

– Ну как жизнь Павел Степанович – сказал я, проходя мимо.

– Да у меня-то неплохо – с намёком, нехорошо улыбнулся он.

Я, не останавливаясь, схватил его за грудки, втолкнул, не открывая дверей, в его комнату и грохнул головой о зеркало на противоположной стене. Зеркало разбилось, а шнырь стоял онемевший от неожиданности.

– Смотри, мусор, только заподозрю тебя в чём-нибудь, удавлю. Ты понял, гадёныш? И выяснять не буду. Уже живёшь лишнее, гнида туберкулёзная. А не успею, так пацаны кадык вырвут, и кум не спасёт.

Коля! А ну, выколи этому козлу один глаз карандашом, чтоб не смотрел, куда не надо.

Дневальный стал плакаться и убеждать, что он за меня родину продаст и всё прочее.

– Ну, хрен с тобой, фашист недодавленный, никуда ты не денешься. Тресни его, Коля, чтоб разговор помнил.

Я повернулся к двери, а Коля своим сухим кулаком ткнул его сильно в живот, отчего тот упал, корчась, на пол. Володя ещё зацепил сапогом по почкам.

С утра я подменял больного пилорамщика, когда вольный директор лесозавода позвал меня к себе в кабинет.

– Я смотрю, ты во все дырки лезешь, всё хочешь знать, никак на моё место метишь?

– Мне этого мало, я государством хочу управлять.

– Ну, давай, готовься, вот тебе новые справочники по лесопереработке, отметь мне нужные таблицы закладками. А вообще-то, я тебя с понедельника мастером хочу назначить по доске и таре.

Я изучал эти скучные справочники с таким интересом, как будто это были детективы, потому что уже решил стать лучшим специалистом лесного дела, так как понимал, что моя жизнь с лесом связана надолго. Каждый день я старался поработать на каком-нибудь станке, и жить интересами и заботами бригад, пытаясь понять то, чего руководство не способно понять в силу своей отрешённости от этих интересов.

Одну консультацию я пропустил, оставшись на бирже на вторую смену, а идя на следующую, которую ребята опять мне организовали, сунул дневальному школы целиком пятьдесят рублей – две его месячных чистых зарплаты.

Ольга Михайловна уже сидела в классе, и сразу на меня наехала: