Читать книгу "Исповедь уставшего грешника - Андрей Максимов"

Я на премьеру не пришел. По-моему, какие-то дела были в театре… Или дома?.. Не важно. Все это не имеет никакого отношения к делу.

Отношение к делу имеет та самая вертикальная женская спина, увидев которую я почему-то понял, что жизнь моя сейчас поменяется резко, и, что самое страшное, но и самое манящее: безвозвратно. Опять же осознать, откуда приходит это понимание – невозможно. Но оно приходит – наглое и однозначное, как дождь.

Меня всегда удивляют люди, которые любят говорить: я даже не заметил, как мы полюбили друг друга. Вообще-то любовь – довольно заметная барышня, видная – как же ее не разглядеть? Оно, конечно, даже когда приходит землетрясение, можно делать вид, что ты его не замечаешь… Только зачем, если все равно трясет?

Ты можешь считать меня романтическим идиотом, но как только я увидел эту спину и беспомощную длинную шею, я понял, что жизнь моя делает резкий поворот. Не понятно, правда, куда именно: может быть, назад; может, к самому себе; а возможно, чуть вбок, чтобы потом помчаться вперед с невероятной скоростью – это все не важно. Важно, что – поворот.

Я тогда еще не знал, что эту девушку зовут Алина. Я не ведал, как она выглядит. Чем занимается. Как разговаривает. Есть ли у нее семья. Я вообще ничего не знал про нее, кроме самого главного: она войдет в мою жизнь и расположится в ней хозяйкой.

Ну что, ты уже, наконец, назвал меня «романтическим идиотом»?

Иногда мне кажется, что до появления Алины у меня было не две женщины, а гораздо больше. Но все они почему-то объединились и назвались: Лиза и Марина. (Кстати, Марина мне деньги так и не вернула, и, видимо, не вернет никогда. Ну и ладно!)

С тех пор, как появилась Алина, у меня путаются лица, голоса, походки других женщин. Понимаешь? Мне иногда кажется, что событие случилось с этой в Праге, а на самом деле все происходило с той, в Питере. И я понимаю, почему я именно так вспоминаю. Просто все эти женщины были или такие, или сякие, а эдаких не было… И мне уже начало казаться, что только такие и только сякие и бывают, а эдакие не рождаются никогда, а если и рождаются, то где-то очень-очень далеко от меня.

А коли так, то какая разница, сколько их было? Двадцать восемь, как героев-панфиловцев, трое, как героинь Чехова, или триста, как спартанцев? Я встречал женщину и понимал: это Марина или это Лиза. Вот и всё. В сущности, их все равно было две. Блок (был такой поэт) говорил: у меня было две женщины: Люба (это его жена, дочь великого химика Менделеева) и все остальные. У меня была Ира и еще двое.

Ты понимаешь меня, сын? Черт возьми, ну, почему мне так важно, чтобы ты меня понимал? Хотя я прекрасно отдаю себе отчет в том, что ты не только вряд ли поймешь, ты и вряд ли дочитаешь то, что я тут написал… Ну, разве что – когда-нибудь потом.

А может, я вообще все это придумал для красоты рассказа? Может, их на самом деле было две? Какая разница! Разница начинается, когда появляется эдакая.

Вот, когда появляется эдакая, ты понимаешь, что весь твой опыт, да и вся твоя жизнь – не значат, в сущности, ничего. Нет у тебя больше ни опыта, ни жизни. Нечто совсем новое, неизвестное, пугающее и манящее именно своей неведомостью, начинается сейчас, с этого самого момента, когда ты видишь в театральном коридоре длинную спину.

И где-то в самом уголочке твоего сознания стучит робкая, но такая радостная мысль: «А может быть, закончилась моя полоса безлюбья? Сколько ж можно только на безлюбье жизнь свою строить? Вдруг в ней, в новой моей жизни, в жизни после поворота, появится какой-то иной стержень?»

Ведь может быть такое, а?

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Я подумал: если брошусь догонять ее, обязательно начну задыхаться, а мне совершенно не хотелось, чтобы она увидела меня задыхающимся.

Она дошла до конца коридора и начала спускаться по лестнице… Не бежать же по ступенькам? Даже и пробовать не стоит – знаю, чем закончится: я обязательно поскользнусь, некрасиво упаду, проеду на попе пару ступенек, она кинется мне помогать… В общем, кошмар.

Я крикнул сверху:

– Добрый день!

Она обернулась.

Она смотрела на меня снизу вверх и чуть-чуть улыбалась.

Вот встречаются мужчина и женщина…

О, великий русский язык, который умеет просто и ненавязчиво (не как отцы – детям, а как деды – внукам) объяснять самое главное и необходимое.

Встречают-ся мужчина и женщина… Люди встречают-ся, знакомят-ся, влюбляют-ся? Как это называется? Если не ошибаюсь – возвратная форма глагола. Возвратная к самому себе – вот в чем дело. Люди встречаются, когда встречают такого, как они сами. Влюбляются, когда находят такого, как они сами. Подлинная встреча, когда сталкиваешься с таким, как ты. Подлинная любовь, когда влюбляешься в такого, как ты. Любое настоящее общение, настоящая любовь, настоящая дружба – это возвращение к самому себе. Вот и всё.

К чему это я? Так просто… Не об этом, не об этом…

Когда мужчина и женщина впервые встречаются – они смотрят друг на друга по-разному. Мужчина оценивает женщину. Но и женщина оценивает себя: через зеркало мужских глаз, пытаясь понять: произвела ли она впечатление…

Она так и смотрела: на себя через меня, пока я ее изучал.

Большие черные глаза глядели чуть удивленно. Хорошо. Высокая, худая. Мне нравится. У женщин с такой фигурой грудь всегда кажется большой. Волосы, пожалуй, слишком короткие: не люблю. Ну, ничего, я уверен, что мне не придется долго ее уговаривать отрастить длинные.

Почему я был абсолютно убежден, что с этой женщиной, которую вижу впервые в жизни, у нас есть будущее? Я тебе так скажу, сынок: любовь сильнее жизни и наглее; если хочешь – бесцеремоннее. Когда любовь приходит, жизнь и не пытается ей сопротивляться, а просто открывает дверь и терпеливо ждет, пока человек свыкнется с мыслью: к нему пришла любовь.

– Добрый день! – крикнул я.

– Здравствуйте, я вас ищу, – улыбнулась она.

И я сразу подумал, что это очень хорошая фраза для начала любовной истории: «Здравствуйте, я вас ищу». Точнее и не скажешь.

Мне хотелось крикнуть какую-нибудь глупость, вроде:

– Вы меня искали?! Как здорово, что мы нашлись!

Но вместо этого я спросил сухо, как и подобает руководителю театра:

– Зачем?

Она ответила серьезно, как и подобает журналисту:

– Я пишу статью об интерпретации классики в современном театре, хочу взять у вас интервью. Меня зовут Алина…

Она назвала фамилию, которая мне ни о чем не говорила. Алина настолько мне понравилась, причем сразу, что даже ее профессия журналиста-критика не смогла испортить первого впечатления.

– Вы видели мой «Вишневый сад»? – я изо всех сил старался оставаться в маске строгого худрука.

– Да.