Читать книгу "Начальник тишины. Повесть-притча для потерявших надежду - инок Всеволод (Филипьев)"

– Очень рад, любезный Юлий Юрьевич. Чрезмерно рад, – приветствовал гостя доктор Князев, протягивая к нему обе руки. – Милости просим, садитесь, голубчик.

Замоскворецкий, словно баскетбольный мяч в корзину, бросил свое тело в черное кожаное кресло, стоявшее в углу кабинета.

– Слушай, Святополк как тебя там…?

– Каинович, но я же не раз вас просил, дорогой Юлий Юрьевич, не утруждайтесь понапрасну, зовите меня просто «доктор Князев». А то вечно у вас перепады, то Святополк Каинович, то Князь. Лучше уж единообразия держаться.

– Лады. Доктор, сегодня вообще беда. Тяжело, как никогда.

– Внимательно слушаю. Какого рода тяжесть?

– Да как обычно… В том‑то и дело, что никакой тяжести нет. Ничего нет! – голос Замоскворецкого нервно задрожал. – Я же тебе много раз рассказывал. Чувство это мне всю душу переворачивает, а что за чувство, не объяснить тому, кто его не переживал! Муть серая. Ну вот, задумаю я какое‑нибудь дело, ну, поехать на переговоры с партнерами или более подходящий пример – поехать на итальянскую оперу в Большой театр с дежурной красавицей, и что? Приходит мне на ум убийственная мысль: а что потом? Ну вот, поеду я, все улажу или развлекусь, а потом‑то что? Опять буду один! Никому не нужный. Ты мне, как обычно, скажешь девочку домой пригласить. Да что толку? Я их, блин, могу целый вагон привезти. А потом что? Потом, когда они уйдут, я один останусь? Во-о-от! То‑то и оно, что один, – Замоскворецкий посмотрел на Князева глазами собаки, избитой хозяином. – Понимаешь оди-и-ин… Ничего ты не понимаешь!

Резким движением Замоскворецкий достал из внутреннего кармана пиджака золотой портсигар и швырнул в доктора. Портсигар летел прямо в лоб Князева, но как‑то странно изменил траекторию полета и мягко шлепнулся о стену в двух сантиметрах от зеркала.

Доктор Князев поднял портсигар и невозмутимо сказал:

– Да вы мученик, Юлий Юрьевич. Возьмите, пожалуйста, ваш портсигар и в другой раз не кидайтесь, а то так и зеркало разбить можно. Ситуация мне ваша, конечно, знакома. Хорошо, про девочек мы говорить не будем. Я вам, если угодно, психологический диагноз вашего состояния выдам. Видите ли, голубчик… Вы только не удивляйтесь тому, что я скажу. Как бы это объяснить. Да вот к примеру, курильщик. Ведь современная медицина не рекомендует заядлому курильщику под старость лет от своей привычки отказываться. Организм уже настолько привык к никотину, что отказаться от курения значит подписать себе смертный приговор. Так и в вашем случае. Вы, извиняюсь, Юлий Юрьевич, привыкли людей убивать. И вам от этой привычки никак отказываться нельзя. Это нарушит, знаете ли, баланс вашей психики. Никто не виноват, что жизнь ваша так сложилась. Нужно принять все, как данность. Понимаете, дорогой мой? А вы мне вчера вечером что говорили? Что, дескать, вам какую‑то там девчонку жалко. Почему, мол, сразу убивать нужно? Почему для начала наказать нельзя? Понимаете теперь, Юлий Юрьевич, где собака зарыта? Хоть потом вы к правильному решению и пришли, но все же посомневались порядком, и вот сегодня, извольте, – психический припадок!

– Ну, и что делать? – промычал Замоскворецкий.

– Лекарство у меня для вас припасено, дорогой Юлий Юрьевич, – скверно улыбаясь, промурлыкал доктор Князев. – У вас ведь болезнь, извиняюсь, психическая, такого же рода и лекарство должно быть. Пилюльками тут не поможешь.

– Давай, не тяни, Князь!

Доктор выдохнул и, как бы исполняя неприятную обязанность, сказал:

– Убить тут одного нужно. Непременно убить.

– Тебе, доктор, я гляжу, человека убить, что рецепт выписать.

– Да нет, Юлий Юрьевич, не мне его убить нужно, а тебе, – Князев перешел на ты. – Я же объяснил, это для твоего самочувствия полезно.

– Устал я от крови, Князь, – печально заметил Замоскворецкий и, помолчав, спросил: – Кто он?

Доктор повеселел:

– Он? Ты его не знаешь. Некий Филимонов Влас Александрович. Типичный волк в овечьей шкуре.

– Что сделал?

– Залез к твоим девочкам в курятник, в ту самую точку, к Гретхен, где вчера шум был. Пропаганду ведет. Бунт готовит. Прямо революционер, проповедник покаяния! Василиса на его счету. А какая была, а!? Ты ее из‑за этого самого Филимонова потерял.

– Ты его что, к Василиске приревновал? Знаю я, как ты по ней сох. Мне мамаша докладывала.

– Ошибаешься, Юлий Юрьевич. Какая там ревность. Твои девочки, ты же знаешь, для меня просто как необходимая эмоциональная разгрузка. Такая разгрузка необходима, согласно передовым методикам и психотехникам. При чем тут ревность? Я, голубчик мой, о пользе дела пекусь. О пользе твоего дела. Василиса, между прочим, далеко не последняя. Пока ты сегодня от безделья мучился, этот Филимонов зря времени не терял. Позвони вот Гретхен и спроси, где Анжелка.

Доктор набрал номер и протянул Замоскворецкому мобильный телефон. Замоскворецкий послушно спросил у снявшей трубку мамаши, дома ли Анжела.

Выслушав ответ, он молча вернул трубку доктору.

– Убедился?! А я и говорю, – ехидничал доктор Князев, – Анжелочка не явилась к началу рабочего дня, или, правильнее сказать, «рабочего вечера». Клиенты ждут, ее нет. А знаешь где она? Она преспокойненько с Власом прохлаждается и на работу к тебе больше возвращаться не собирается. Вот так, господин филантроп.

– Ну и правильно, что смоталась. Я бы тоже давно от всех вас сбежал, только я правила игры слишком хорошо выучил. Живым меня не отпустят.

– Да что ты говоришь, голубчик? Эдак ты скоро на исповедь к попу побежишь.

Замоскворецкий подозрительно прищурился:

– Пронюхал уже. Вроде я никому не говорил… Да, честно говоря, были такие мысли.

– Милый друг, мне просто так, что ли, степень доктора психологических наук дали? И кроме того, опыт, голубчик, и интуиция. А к попам ты лучше не ходи. Не ходи! Ты сам посуди. У нас ведь как? Много лет учиться нужно. Книжек кучу по психологии прочитать, практику пройти, тренинги там всякие, тесты, и тогда только нас с людьми работать допускают. Ты представь, какая ответственность – живой человек! А попы что? Хорошо еще, если семинарию окончил, а чаще‑то как? Вчера он в колхозе на тракторе ездил, а сегодня его посвятили, и он уже на исповеди судьбами человеческими командует, в личную жизнь суется. И все это прикрывается какими‑то научно необоснованными гипотезами о душе, Страшном Суде, мытарствах и прочей ерунде. А у нас в эксклюзивной психотерапии четко определено: мы не душой занимаемся, а психикой. Причем тут теория о грехах и будущей загробной жизни души, когда мой пациент сегодня мучается? Где же подлинное человеколюбие? Я мимо больного пройти не могу, не имею права. Даю лекарство стопроцентно помогающее, а не кормлю какими‑то слащавыми поповскими сказочками. Да и вообще, все попы – лицемеры. В глаза красивые слова говорят, а за глаза? Представляешь, мне на днях один попик собственноручно компромат на Филимонова предоставил. Тот, понимаете ли, душу открыл, а поп его сдал. «Сиди, дескать, чадо, перевоспитывайся в зоне». И тебя, Юлий Юрьевич, попы сдадут, не моргнув глазом.