Читать книгу "Три дня и вся жизнь - Пьер Леметр"

– Антуан?

Объявление переместили. Теперь оно уже не висело на витрине снаружи, а было помещено в центр. И это была уже не старая выцветшая листовка, но живой, увеличенный, современный портрет.

Рядом с ребенком с приглаженной прядкой, в футболке с голубым слоником расположился портрет странно похожего на него подростка. Новейшие технологии программного обеспечения позволили изобразить Реми Дэме семнадцатилетним.

– Антуан!

В новом объявлении не было описания одежды, в которой Реми был в момент исчезновения, а значилась только его дата: четверг, 23 декабря 1999 года. Антуан видел в витрине свой профиль, странно наложившийся на лицо подростка, с которым он не был знаком, но про которого он единственный знал правду: его не существует. Надежда каждого обывателя Боваля на то, что маленький Реми еще жив, что он где-то вырос, забыв, кто он, была иллюзией, ложью.

Антуан подумал о госпоже Дэме. Стоит ли у нее на буфете такое же чудо фотошопа? Смотрит ли она по утрам на ребенка, которого она, конечно же, любила всегда, и на этого незнакомого молодого человека? Надеется ли однажды увидеть его живым или перестала верить?

Антуан наконец ответил Лоре, но связь прервалась. Он продолжил путь, чувствуя, что нервничает. Сексуальное возбуждение сменилось смутной тревогой. Да, говорил он Лоре, я здесь. Но ему хотелось прыгнуть в машину и уехать.

– Когда ты возвращаешься? – спросила Лора.

– Очень скоро, послезавтра… Завтра. Не знаю.

Он бы с радостью сказал: немедленно.

Отказавшись от похода по магазинам, он вернулся домой, поднялся к себе, стал читать и конспектировать, но от этой афиши ему сделалось не по себе, беспокойство не оставляло его. Впрочем, напрасно Антуан истязал себя размышлениями, он не видел, что могло бы угрожать ему, кроме обнаружения тела. Официально следствие не прекращено, но теперь уже никто активно не искал Реми Дэме.

Это было нелогично, но Антуану казалось, что опасность воплощена в самом этом городе и существует, только когда он к нему приближается.

Два или три раза он принуждал себя пойти в сторону леса Сент-Эсташ. Место по-прежнему выглядело заброшенным, таким, каким ураган оставил его двенадцать лет назад. Сваленные вперемешку стволы гнили на земле, было почти невозможно углубиться в лес. Как врач, он знал, во что за эти годы должны превратиться останки Реми Дэме…

Но неожиданно, благодаря этой картинке в витрине господина Лемерсье, мертвый мальчик обретал живую форму, такую же изощренную и явственную реальность, как в его кошмарах. То, что изменилось с годами и что печалило Антуана, было вовсе не то, что он обречен никогда ни с кем не говорить об этом, а иная расстановка приоритетов. Сегодня главным стал уже не маленький мальчик, которого он убил. Все его усилия, все его внимание было направлено на него самого, на его стремление к безопасности, к безнаказанности. Он уже некоторое время не просыпался в поту, не представлял себе раскачивающиеся вялые ручки Реми, не слышал его душераздирающего крика о помощи. Главным персонажем этой трагедии теперь была не жертва, а преступник.

Уже почти половина восьмого, неловко прийти еще позже. Он вышел из дому.

Господин Лемерсье отмечал шестидесятилетие. Стоял конец июня, было уже очень тепло, почти летняя погода. Барбекю в саду, музыка, гирлянды, обычные причиндалы. Пахло жареным мясом, стояли коробки белого и красного вина. Гости ели из картонных тарелок, которые складывались пополам, ножи не резали.

Жизнь в Бовале напоминала работу часового механизма. Когда-то город взбудоражила череда трагедий и тайн, но постепенно жизнь вошла в спокойное, почти неподвижное русло. Люди, которых Антуан знал, спустя десять лет оставались прежними и собирались уступить место следующему поколению, достаточно похожему на них, за исключением нескольких деталей.

– Хорошо он придумал, не находишь?

Несколько часов в неделю госпожа Куртен помогала по хозяйству господину Лемерсье, мужчине очень корректному, приличному, говорила она. На ее языке это означало, что, в отличие от господина Ковальски (у которого она уже давно не работала и о котором никогда не говорила), он платил что положено и вовремя.

Антуан пожал несколько рук, выпил бокал, второй, съел жареного мяса. Как советовала мать, подошел поздравить и поблагодарить господина Лемерсье и так далее.

Держа в руке пластиковый стаканчик, госпожа Куртен беседовала с госпожой Мушотт. События, отдалившие ее от Бернадетты Дэме, странным образом сблизили ее с матерью Эмили, той хорошенькой женщиной с суровым лицом, которая половину своего времени проводила в церкви, половину – дома. Когда дела предприятия Вейзера пошли на лад, господин Мушотт был снова нанят на работу, но продолжительный период безработицы оставил отпечаток горечи и досады на его лице; ничто не радовало его. Господин Вейзер, который был одновременно его мучителем, когда решил уволить его, и спасителем в тот день, когда снова его нанял, сосредоточивал на себе бо́льшую часть его ненависти к миру, который, по безапелляционному мнению господина Мушотта, вертелся не так, как положено. Он согласился вернуться на предприятие Вейзера с видом особого удовлетворения, как человек, который после долгой несправедливости получает наконец то, что ему полагается по праву. Он всегда кого-нибудь ненавидел. Долгое время это был господин Дэме. Теперь, когда он умер, первое место в списке занимал господин Вейзер.

Двое мужчин, разделенных расстоянием бо́льшим, чем позволял сад господина Лемерсье, будут пересекаться весь вечер, не замечая друг друга. Кажется, даже отдавая ему распоряжения на фабрике, господин Вейзер называл господина Мушотта не иначе как «бригадир».

Что же касается его жены, для Антуана она по-прежнему оставалась тайной, даже нонсенсом. Святоша с фигурой манекенщицы говорила мало, улыбалась редко, что придавало ей обманчивое сходство с оперной дивой или равнодушной красавицей, в чем Антуан усматривал определенные формы истерии.

– Здравствуйте, доктор…

– Эй, привет, док!

Эмили, белокурая и улыбающаяся, осторожно, точно нежный плод, держала пластиковый стаканчик. Тео доел сосиску и теперь облизывал пальцы. Антуан давно их не видел, как-то не приходилось. Он поцеловал Эмили. Тео бумажной салфеткой неловко вытер руку и протянул ему. Он был в модных рваных джинсах, обтягивающей куртке и остроносых туфлях. Весь его вид вопиял о том, что он не намерен причислять себя к этой деревенщине, что он из другого теста. Тео отошел, прихватив их с Эмили стаканы.

В присутствии девушки Антуан чувствовал себя скованно, она всегда как-то странно смотрела на него.

– Как я тебе? – с любопытством спросила она.

Антуан затруднился бы ответить. Она выглядела так, будто хочет задать ему вопрос. Или удивлена тем, как он говорит, каким стал.

С годами Эмили все больше походила на мать, к которой продолжала испытывать страстную привязанность. Поэтому в том, что они так похожи, не было ничего удивительного. Таков уж Боваль, город, где дети похожи на своих родителей и ждут, чтобы занять их место.