Читать книгу "Яд со взбитыми сливками - Анна Ольховская"

А она, Лана, — дура мягкотелая, вот.

Месяца два девушка старательно умывала руки и вычеркивала из жизни. А потом, смирившись, снова стала посылать в колонию посылки. И открытки к праздникам.

Ответа, само собой, не было.

Больше двух лет.

До сегодняшнего дня.

Глава 22

— Ну, что пишут с зоны? — На плечи девушки легли теплые ладони, а левое ухо томно поежилось от нежного прикусывания мочки. — И, кстати, от кого послание? Уж не от Витюши ли Скипина слезная просьба прислать махорки и старых газет для верчения «козьей ножки»?

Голос мужчины приобрел бархатистость, и смущенно хихикнуло теперь правое ухо.

— Кирилл Константинович, извольте не паясничать! — Очень трудно, знаете ли, сурово морщиться, когда у тебя уши ежатся и хихикают. — Можно подумать, вы, сударь, не видели обратного адреса и имени на конверте!

— М-м-м, не видел, — промурлыкал Кирилл, добравшись до нежной ложбинки на шее. — Я только штамп колонии рассмотреть успел, а потом на помеле прилетела ты. Фу ты, что это я, хам, говорю — ты явилась, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты. Да брось ты это письмо, потом почитаешь! Иди лучше ко мне…

— Кирюшка, прекрати! — Лана вывернулась из рук мужчины и возмущенно топнула тапком.

Кролик ойкнул и испуганно шлепнул меховыми ушами. Но Кирилл почему-то вовсе не проникся, возмущенно-взъерошенный вид элегантной красотки в стильном платье и меховых тапках-кроликах подействовал на него совсем наоборот.

Совсем.

А Лана до сих пор не научилась противостоять этому совсем. Может, потому что не хотела учиться?

В общем, осталось письмо ночевать целомудренным на кухонном столе. Почему целомудренным? Так ведь не вскрыл никто.

Утро было воскресным, а потому затяжным. На работу спешить не надо, можно и в постели поваляться-понежничать.

Но не очень долго, потому что трудно нежничать, когда под дверью раздаются страдальчески-заунывные вздохи, перемежающиеся жалобным поскуливанием.

— Да иду уже, иду! — проворчал Кирилл, с неохотой выбираясь из теплого одеяльного кокона. Конечно, гораздо интереснее было остаться с раскрасневшейся охотой, которая лукаво смотрит на тебя из кокона, но зачем же мучить собаку? — Тимус, ты когда научишься унитазом пользоваться, а?

— А ты проведи урок молодого бойца, — хихикнула Лана. — Личным, так сказать, примером вдохнови пса на подвиг.

— Это идея! — оживился Кирилл. — Прямо сейчас и начну, пожалуй.

Он в темпе оделся и вышел в коридор. Жалобное поскуливание стало громче, к нему добавилось нетерпеливое приплясывание.

— Иди сюда, дружище! — раздалось из-за неплотно прикрытой двери. — Значит, так. Первое, что должен сделать цивилизованный пес, собираясь в туалет, это загасить бычок. Потому что курить в туалете — фи, моветон. Курить у нас выходят на террасу, ну, ты в курсе, там и твои бычки валяются. Потом — включаешь свет, иначе растет вероятность промаха…

Хлопнула входная дверь, и курс молодого бойца дослушать не удалось. Лана улыбнулась и сделала потягушки. Правильные потягушки, между прочим, — залог удачного дня.

Так, теперь в душ, потом — завтрак, потом…

Планированию выходного дня что-то мешало. Маленькое, твердое, словно песчинка в туфле, — это что-то не давало покоя, болезненно натирая душу.

Стоп! А письмо от Кобры? Нет — от Надежды Ким? Забыла, курица безмозглая? У-у-у, так бы и треснула по лбу чем-нибудь потяжелее письма!

Лана набросила на себя… Вот же дурацкое выражение, ведь бросать на себя одежду очень неудобно, трудно в рукава на лету попадать. Девушка надела на себя пушистый махровый халат, не забыла кроликов и заторопилась на кухню.

Вот он, конверт, лежит и обиженно сопит — некоторые дамочки переживают, что им два года никто не пишет, а получив весточку, отшвыривают ее ради какого-то самца! Бабы, одно слово.

Ах, бабы? Ну так получи, вещь мужского рода!

Конверт уныло шоркнул разорванным боком и выплюнул исписанный листок бумаги. Руки вдруг самым негодяйским образом затряслись и выронили письмо.

Это еще что за фокусы? И сердце почему-то затрепыхалось, предчувствуя… Беду? Радость? Лана не могла разобраться в нахлынувших внезапно эмоциях. Совершенно точно удалось установить только одно — что-то случилось.

Гениальнейший по глубине и прозорливости вывод, правда?

Цедя сквозь зубы отрывок из Байрона (да-да, воспитанные барышни не матерятся), Лана зашарила за холодильником, куда умудрился отпланировать листок. Ага, вот и он.

«Здравствуй, Лана! Если бы ты знала, сколько раз я уже писала эти два слова и сколько раз выбрасывала бумагу в мусор! Я снова и снова убеждала себя, что вот эта посылка от тебя — последняя, но потом приходила открытка, подарок к дню рождения, апельсины и шоколад на Новый год. Я хватала ручку, тетрадку и садилась за стол, чтобы написать тебе, попросить прощения, все объяснить. Но потом снова вспоминала, кто ты и кто я. И о том, что ничего общего у нас нет и быть не может. И что тебе скоро надоест со мной возиться. Потому что хорошее не может длиться долго. Тогда, на свидании, я специально нахамила тебе, я очень долго придумывала, что бы такое сказать, чтобы ты обиделась и забыла о моем существовании. И вроде получилось, но ты не забыла… И вот уже больше двух лет не забываешь, а я все жду плохого и рву бумагу. Знаешь, я бы и сейчас не решилась написать, но, кроме тебя, мне не к кому обратиться за помощью. Да, я все понимаю, ты имеешь право отказаться и послать меня далеко и надолго после всех моих выкрутасов, но… Лана, милая, помоги! Саша, мой сын, жив! Но где он, что с ним — я не знаю. Вчера я получила письмо от матери, посмертное письмо. Мне переслал его начальник той колонии, где она отбывала срок. Письмо нашли среди вещей матери с просьбой отправить его мне в случае ее смерти. Она попала под лесовоз, то ли сама бросилась, то ли толкнул кто, то ли несчастный случай — не знаю, начальник сообщил только о факте гибели Марии Ким. Я не буду тебе пересказывать содержание всего письма, это моя боль, личная, упомяну лишь главное — тогда, в тот страшный день, она схватила утюг и дальше — провал. Я знаю, что это, со мной так было с Тузом. Наверное, это наследственное какое-то бешенство. В общем, когда мать пришла в себя, она обнаружила труп сожителя и окровавленное тело внука. Пишет, что не хотела его убивать, сама не понимает, как это случилось. Решила похоронить Сашу, взяла его на руки и понесла. Куда шла, сколько шла — не помнит. Вышла из дома ночью, очнулась — уже светало. Она оказалась в каком-то незнакомом городке, на окраине. На руках — тело внука. Огляделась, увидела небольшую пушистую елочку и решила закопать Сашу там. И только потом сообразила, что копать нечем. Попробовала руками — земля оказалась слишком твердой. А городок уже начал просыпаться, вдалеке появились люди. И эта женщина — не могу, не могу называть ее матерью! — решила бросить тело моего сына в мусорную кучу! Мол, там найдут раньше, чем собаки погрызут. И она сделала это. Но, когда она уже уходила, Саша вдруг застонал и открыл глаза! И эта… эта женщина, вместо того чтобы схватить внука и отнести его в больницу или хотя бы к людям, просто сбежала! А самое подлое — никому, даже мне, не сказала, что Саша жив! Думала, что все равно помер, а ей срок добавят за то, что оставила его в опасности. Но, видимо, на тот свет с таким грехом на душе отправляться было страшно, вот и написала мне письмо. Названия города, где бросила Сашу, она не знает, но вряд ли это далеко от моего родного, она ведь пешком шла. И где-то там сейчас мается мой мальчик, а в том, что он жив, я не сомневаюсь. Знаешь, я ведь все эти годы слышала, как он зовет меня, чувствовала его тоску, но думала, что это дурь, блажь бабья. А оказалось — вовсе не дурь. Саша ищет меня, я знаю. А я не могу помочь ему, впереди еще четыре с половиной года отсидки. Лана, умоляю — помоги! Найди моего сына!»