Читать книгу "Последняя реликвия - Эдуард Борнхеэ"

«Гавриил!.. — тут же останавливал он себя и отдергивал руки. — Победи самого себя! Неужели ты хочешь злоупотребить доверием несчастной девушки, которая без страха, без колебаний вверилась твоей защите?..»

Одна мысль об этом заставила Гавриила покраснеть. Он стиснул зубы и собрался мужественно отступить. Он сделал два-три шага к двери и… снова вернулся; он не мог оторваться, не мог уйти. Это было выше его сил. Ибо он все яснее понимал: здесь, здесь было счастье его жизни, здесь был кубок с опьяняющим напитком, какого жизнь ему никогда больше не даст отведать; так неужели же пройти мимо, не прикоснувшись к нему? Одну лишь каплю из этого кубка, а там — будь что будет!

Гавриил вдруг упал на колени и наклонился к лицу спящей девушки. Сладкое опьянение затуманило его голову. И в тот же миг «некрасивый поступок» был совершен. Гавриил прижал свои горячие дрожащие губы к теплым, мягким устам спящей, сначала нежно, едва касаясь их, потом все сильнее и сильнее: одну лишь каплю хотел он только что испить из кубка счастья, но, распробовав каплю, почувствовал, что жажда его неутолима!

По телу Агнес пробежал трепет.

— Гавриил!.. — прошептали ее дрожащие губы, и она открыла глаза.

Она не испугалась, увидев над собой побледневшее от глубокого душевного переживания лицо Гавриила, а радостно улыбнулась; ведь это видение было лишь продолжением ее сна, и ей казалось, что она все еще грезит.

— Агнес! — прошептал, дрожа, Гавриил. — Прости меня, я виноват! Но нет никаких сил. Я — пленник твой…

Теперь только Агнес совсем очнулась. Она быстро вскочила, но не сделала ни шагу, хотя, как будто, сначала порывалась отбежать.

Гавриил продолжал стоять на коленях у ее «ложа» и, схватив руки девушки, повторял:

— О друг мой!.. О друг мой!.. Прости!..

— Какую вину я должна тебе простить? — спросила Агнес каким-то сдавленным голосом; верно, от внезапного волнения спазм перехватил ей горло.

— Милая Агнес! Я понял, что люблю тебя. И не нашел в себе сил устоять против искушения… Я поцеловал тебя, когда ты спала.

Яркая краска залила щеки Агнес, но в глазах засиял луч счастья. Она ничего не ответила, лишь молча обвила руками шею Гавриила и заставила его встать.

— Я не удержался, — все говорил он, будто бредил. — Ты так прекрасна во сне…

— Почему же только во сне? — спросила она мягко и немного насмешливо.

Он вскинул на нее радостные глаза. Он понял, что она не винит его в этом нечаянном поступке, а может, даже наоборот… может, даже она…

Губы их слились в долгом, горячем поцелуе.

— Агнес! Агнес!.. — повторял Гавриил со все возрастающим волнением.

Кроме имени любимой, он не находил больше ни одного слова, чтобы выразить охватившее его чувство счастья.

И он был потрясен, когда она у него на груди разрыдалась. Он утратил дар речи, ибо подумал, что вот сейчас чем-то обидел ее и уж не будет ему вовек прощения.

И обнимал ее крепко, боясь выпустить, боясь навсегда потерять. Будто птицу держал в руках, готовую взмахнуть крыльями. Или ангела, готового крылья расправить…

Он с трепетом заглядывал ей в лицо и успокаивался, видя, что глаза Агнес полнятся счастьем… Восторженное сердце молотом стучало в груди.

— Ты меня действительно любишь? — спросила Агнес, плача на его груди.

— Ты еще спрашиваешь об этом!.. — воскликнул Гавриил с чувством. — Я люблю тебя с той минуты, когда увидел тогда… впервые в лесу. Но ты… здесь… ты со мной! Неужели это возможно? Неужели ты испытываешь ко мне то же, что я к тебе?

— О, какой ты недоверчивый! — укоризненно покачала головой Агнес, улыбаясь сквозь слезы. — Как может девушка, увидев тебя, сразу не полюбить? Ты красив, как какой-то греческий бог.

— Это не может быть причиной, — гладил ей волосы Гавриил, любовался ею. — Меня многие девушки видели, но до сих пор никто не полюбил… А теперь ты, Агнес фон Мённикхузен, которую я считал стоящей так высоко, так недосягаемо высоко и далеко от меня!..

— Да, очень высоко и очень далеко! — с доброй усмешкой перебила его Агнес. — Ведь я и днем, и ночью только и думала о тебе, хотя, кажется, сама того не понимала; чувствовала: что-то меняется во мне, душа моя к чему-то готовится — к настоящему и навсегда. Это показалось мне неким смутным предчувствием. И только сейчас мне стало ясно, что это были мысли о тебе, что это рождающиеся чувства к тебе не давали мне покоя.

— Я спешу слышать и, счастливый, не верю тому, что слышу. Я обнимаю тебя и не верю рукам своим… Но я верю чувствам.

— А помнишь, ты увидел меня, когда я стояла у окна?

— Как я могу этот миг забыть! — засмеялся он.

— Вот о чем я думала, тогда, признаюсь… Так недосягаемо высоко и далеко стоял ты от меня, ты, бедный, низкий человек, остановленный юнкерами в лесу. А я, надменная рыцарская дочь, хотела бесконечно смотреть на тебя из-за занавесок и жалела, что ты меня заметил, что нужно было отойти.

— Но был и другой миг.

— Какой же! Говори, говори, Габриэль, теперь я спешу услышать…

— Когда ты ушла с балкона, а потом, много времени спустя, вернулась… ты больше ни разу на меня не взглянула, — напомнил Гавриил.

— И ты это заметил?

— Как же иначе! Я не сводил с тебя глаз.

— Мне казалось, ты в мою сторону и не смотрел.

— О нет! Разве такое возможно?

— Выходит, что ты ничуть не лучше меня, — давно у Агнес высохли слезы. — Я смотрела в другую сторону, но видела только тебя.

— Это большое искусство! — засмеялся Гавриил.

— Которым должна владеть каждая девушка, если она заботится о девичьей чести…

Потом, вдруг став серьезным, Гавриил сказал:

— Все происходящее с нами так невыразимо хорошо, так чудесно, что я едва осмеливаюсь этому верить. Но если наши сердца действительно нашли друг друга, то я хотел бы, ради своего и твоего блага, чтобы они навеки остались вместе. Разлука была бы, по крайней мере для меня, слишком тяжела. Поэтому я спрашиваю сейчас: захочет ли юнкер Георг настолько унизить себя, чтобы навсегда взять слугу Габриэля в спутники на жизненном пути?

— Юнкеру Георгу незачем брать себе спутников, — в тон ему ответила девушка, — но Агнес фон Мённикхузен с радостью стала бы покорной служанкой князя Гавриила.

— А что скажут, узнав об этом, твои родные, твой отец и прежде всего… что скажет «доблестный» юнкер Ханс Рисбитер?

Агнес рукой зажала ему рот.

— Не нарушай радости этого счастливого, светлого часа, Габриэль! — молвила она не без некоторого испуга. — Не произноси имени этого человека в священном чертоге нашей любви, — при этом Агнес с таким трепетом окинула взором дырявые стены сенного сарайчика, словно были они с Гавриилом сейчас не в нем, а в прекрасном, отделанном мрамором и украшенном венками храме Афродиты. — Человек, который оставляет в беде свою невесту, а сам бежит, — по-моему, самый подлый человек на свете. Я не хочу, не хочу больше слышать его имя.