Читать книгу "Каникулы вне закона - Валериан Скворцов"

Метод мог пригодиться теперь. И я сказал:

— Лаской надо действовать, лаской… Дайте мне возможность привести себя в порядок. Дайте поспать без наркотика часок-другой. И все получите… Я охотно расскажу, что знаю. Отвечу на все вопросы. Головку бы освежить.

— Я бы согласился, — сказал добряк за моей спиной. — Сердце у него на пределе. И желудок бы следовало привести в порядок.

Я приметил на стуле алюминиевый саквояж с красным крестом.

— Не переменили ещё на красный полумесяц? — спросил я наивно, потянув подбородком в сторону аптечки. Руку с перстом я бы не поднял.

— Вы нагло уверены в себе, — сказал полковник. — А ведь полностью в наших руках. Полностью! Забыли мой урок?

Пришлось сказать:

— Как говорится, кровь белого пролита.

Наверное, не стоило бы ему так резко напоминать про урок. Я его не забыл. И он оказался сильнее техасского образца на выживание. Я напрягся, набрал слюны и плюнул на лакированный ботинок Ибраева. Выше бы не достал. О, Господи, плевался я действительно кровью…

— Я ведь смогу заставить слизать, — сказал Ибраев спокойно.

— Сможете… Но это увеличит мой кредит на порядки. Приставите два нуля в конце суммы? Или три? Расплачиваться придется. Будьте уверены!

Он поддел носком чистого пятку загаженного ботинка и, сковырнув его, сбросил с ноги. Стряхнул и второй. Сощурив глаза, побулькал тихо в подзобке, не разжимая узких губ. Надо понимать — рассмеялся.

— Ладно. Договорились. Здоровье за деньги не купишь. Самочувствие у вас не для серьезного разговора. Да и нервишки… Договорились. Выдадите свой кредит попозже. В деталях. Как говорит один мой друг в России, поменьше философии, побольше наличных…

В России так мог говорить с ним один человек — Ефим Шлайн, это была его философема из стандартного набора ещё пяти-шести подобных пошлостей.

Господи, взмолился я в отчаянии, да что же происходит? Пыточная техника от пекинцев, прибаутки-шуточки от москвичей.

— Затерло вас между великими соседями, — сказал я.

Ибраев понял. Нижние веки едва заметно пошли вверх. Его задело.

— Сколько времени вам понадобится собраться с мыслями? — спросил он.

— Зависит от того, чем травили.

— Договоримся так. Я даю ночь. Целую ночь. Спокойную. В чистой постели. После ванны и хорошего ужина. Возобновим работу в девять утра и в нормальной обстановке. В служебной, не здесь… Всего хорошего… Фима!

Носки полковник носил толстенные, шерстяные и грубой домашней вязки, темно-коричневые, вполне гармонировавшие с зелеными брюками по шву с синей выпушкой. Носки и брюки прошелестели по ковру в пределах моей видимости. Мягко хлопнула дверь, из-за которой на секунду донесся легкий запах какого-то пряного блюда, готовившегося в недрах ибраевского хозяйства.

— Сплюньте ещё разок, — сказал заботливый человек за моей спиной. Вот салфетка… Так, посмотрим. Крови-то и не должно бы быть… Может, вы нарочно прокусили губу?

— Ванну и сменить одежку, пожалуйста — попросил я. — Пожалуйста, давайте выполнять приказы…

Отмывала накопившееся на мне дерьмо Ляззат. Она ловко ворочала изгаженное, покрытое синяками тело в пустой ванне, из которой слила заполненную для обогрева холодного кафеля воду. В горячее, сказала она, с гематомами окунать нельзя. Мочила губку в тазу и обтирала тепловатым мыльным раствором, легонько касаясь кровоподтеков. Я не стеснялся. Потому что впал в сон. Иногда она похлестывала меня по щекам. Я открывал глаза и пил из пластиковой бутыли солоноватую минеральную воду, много воды…

Бэзил Шемякин не существовал. Продолжали жизнь отдельно взятые клетки его замучившейся плоти.

И сразу же наступило утро.

Я лежал, видимо, в детской, потому что постелили мне на раскладном кресле, придвинутом к короткому диванчику, забросанному мягкими игрушками, в основном одногорбыми верблюдиками-дромадерами. Множество пестрых коробок с видеофильмами, в большинстве мультяшками, стояли на полках, хотя ни телевизора, ни видеопроигрывателя не было видно. Синяя пластиковая парта, размерами подходившая первокласснику, была завалена одеждой, приготовленной для меня. Дешевые, с пошлой люстриновой ниткой, серые брюки, вязаная застиранная бобочка с длинными рукавами и без двух верхних пуговиц, вся в ржавого оттенка разводах, носки неопределенного цвета. На полу стояли разношенные войлочные пенсионерские ботинки-боты с молнией. Парфюмерия, купленная ещё в Алматы Ляззат, прилагалась.

Я беспрепятственно покинул спаленку, разыскал неразделенный с санузлом туалет, наверное, для прислуги, совершил необходимое, потом омовение под душем, побрился и пошел на голоса в глубине квартиры. Штанишки оказались велики, ремня мне не дали, и приходилось поддерживать брюки локтями.

На меня никто и не посмотрел. Здороваться не полагалось в манере, усвоенной мною ещё у Шлайна много лет назад.

Завтракали по-семейному.

Ибраев был в шерстяном спортивном костюме, с махровым полотенцем, повязанным вроде фуляра на шее, явно после гимнастики и холодного душа, с красным лицом, мокрой и от этого как бы поредевшей прядью, зачесанной с виска на лысину. Ляззат, тоже в спортивном костюме, тоже раскрасневшаяся, с сухими волосами. Вызывающий маникюр сменила на усредненный, розоватого оттенка. Без косметики родинка на скуле казалась крупнее, как и поры на коже. Третий персонаж, русский на сто процентов, лет под шестьдесят, немного тучный, с лысиной в сивой опушке, оделся официально. Двубортный коричневый пиджак, вязаный черный галстук, явно лондонский, их только-только начинали носить, сорочка с безупречными воротничком и манжетами. Серые глаза, властный взгляд. Лицо правильное и ординарное, идеальное для того, чтобы не запоминалось. Бледное и одутловатое, как у человека, безвылазно сидящего в четырех стенах.

Так и оказалось.

— Знакомьтесь, Фима, — сказал ехидно Ибраев. — Это ваш сокамерник после завтрака и до не знаю какого времени. Зовите его Иван Иванович. Или как вам удобнее, скажем, как принято среди ваших родных и близких… Иван Иванович не возразит, я думаю.

— Мне вернут мои документы? — спросил я. — И часы? Где мои швейцарские часы?

— Попробуйте вот этой конской колбаски, Бэзил, — сказала Ляззат. — Вам чай с молоком и маслом, по-казахски, или — что?

Она сделала бутерброд и положила передо мной на тарелку.

— Мне вернут мои вещи? И что значит сокамерник?

Мне показалось, что я вот-вот получу тычок вроде того, какой схлопотал от Ибраева в ресторане в Алматы. Полковник резко вскинул руки за загривок и с силой придавил шею сцепленными ладонями вниз. Шея не уступила. Клубок мускулов вдруг сник, будто щупальца осьминога, которого пырнули ножом в туловище, и утихомиривший себя Ибраев встал. Кивнул Ляззат, сказал:

— Объясните Фиме…

Бросил салфетку и величественно удалился. Бить больше не станут, вот что это значило. Только вот почему?