Читать книгу "Утраченная реликвия... - Андрей Воронин"

И потом, Байрачный ведь собирался умереть от рака, не так ли? Собирался от рака, а помер от банального удушья – задохнулся, уткнувшись лицом в подушку, как грудной младенец… Ну не странно ли? И произошло это, если верить медикам, едва ли не сразу же после ухода Льва Григорьевича.

«Ничего странного, – мысленно прикрикнул на себя Жуковицкий. – Сразу же после меня он ждал медсестру с морфием. Получил дозу и заснул. Заснул крепко, потому что намаялся, устал, ослаб… В таком состоянии немудрено задушить себя подушкой, и даже у подозрительных медиков такая смерть не вызвала никаких вопросов. Умер – и слава богу. По крайней мере, перестал человек мучиться…»

Правда, медики не знали про икону. И про Витюшу Ремизова они не знали тоже – про Витюшу, который позвонил Льву Григорьевичу в то время, когда Байрачного уже не было в живых.

Лев Григорьевич поймал себя на том, что снова держит в руках раскрытый на середине каталог и даже листает страницы, как будто и впрямь читает. Это было бы смешно, когда бы не было так… Да нет, не грустно – страшно.

"Нет, – подумал он, – это какая-то чепуха, дурацкое совпадение. Как я могу заочно обвинять человека в убийстве, ровным счетом ничего не зная об обстоятельствах дела? Конечно, Ремизов – прохвост, но убийство…

Не мог он отважиться на убийство, не из того теста слеплен. Однако… Если посчитать время, получается очень неприятная картина. Сразу после моего ухода к Байрачному явилась сестра с уколом, а после укола он, по идее, должен был уснуть сном невинного младенца. Он и уснул, судя по всему. Уснул и не проснулся, и в этом не было бы ничего удивительного, если бы не этот странный, ни с чем не сообразный звонок Ремизова – обвинения, угрозы, чуть ли не истерика. Как он мог узнать, что икона у меня, если Байрачный к тому времени уже умер? Зашел в гости, увидел открытую дверь? Вряд ли…

Если бы это было так, он бы еще, чего доброго, обвинил меня в том, что это я придушил Байрачного, чтобы завладеть иконой. Глядишь, еще и обвинит, с него станется… Тогда откуда он узнал?"

Лев Григорьевич закурил и заставил себя успокоиться. У страха глаза велики, и чересчур живое воображение способно завести человека очень далеко, особенно если человек этот – не писатель или художник и даже не следователь прокуратуры, а просто пожилой, обремененный тяжким грузом своих и чужих проблем антиквар. Очевидно, рассказ Байрачного о закате и гибели его семейства запал в душу Льву Григорьевичу гораздо глубже, чем ему того хотелось, и теперь ему совсем как Борису Годунову повсюду мерещились кровавые мальчики. Почему, собственно, он решил, что имело место убийство? Откуда он взял, что Ремизов в тот день посещал квартиру Байрачного? Достаточно было простого телефонного звонка, сделанного вовремя – скажем, сразу же после инъекции морфия. К тому же Ремизову ничего не стоило рассчитать время так, чтобы его звонок застал Байрачного именно в таком полусонном состоянии. На месте Виктора Павловича сам Жуковицкий поступил бы именно так, то есть постарался бы улучить момент, когда клиент пребывает в размягченном состоянии. Ему, клиенту, спать охота, у него наконец-то перестало болеть внутри, и он хочет только одного: чтобы его оставили в покое и дали ему насладиться каждым мгновением этого покоя… А тут звонок!

В такой ситуации отдашь все на свете, лишь бы от тебя наконец отстали…

Жуковицкий сердито пососал безвкусную, чересчур легкую сигарету и снова полез в сейф, где у него была припрятана заветная бутылочка коньяка. На полдороге он спохватился, встал из-за стола, снял с рогатой вешалки свою широкополую шляпу и аккуратно закрыл ею любопытный глаз следящей видеокамеры. Безопасность безопасностью, но новому охраннику вовсе незачем любоваться тем, как Лев Григорьевич Жуковицкий, пожилой, уважаемый человек, хлещет в рабочее время коньяк прямо у себя в кабинете.

Выпив рюмочку, он решил, что прежде всего ему следует переговорить с Ремизовым. А вдруг этот разговор развеет все его подозрения, как сигаретный дымок?

Вряд ли, конечно, но все-таки… Все-таки будет чертовски приятно задать этому скользкому типу прямой, в лоб, вопрос и посмотреть, как он станет выкручиваться. Пускай и он понервничает, в конце-то концов! А потом, в зависимости от того, что скажет Ремизов, решить, обращаться со своими недоумениями в милицию или не стоит.

Тут его осенило, что вся эта мрачная чепуха может касаться его гораздо ближе, чем он предполагал. Ведь если допустить, что Байрачный умер не случайно, что Ремизов убил его ради иконы, то и жизнь Льва Григорьевича в таком случае все это время находилась в опасности! Уж если Ремизов помешался на этой иконе настолько, что убил из-за нее человека, то он не успокоится, пока не доведет дело до конца. В противном случае убийство Байрачного автоматически становится бессмысленным…

Он поспешно хлопнул вторую рюмку, налил еще одну и снова схватился за телефонную трубку. Домашний номер Ремизова не отвечал, там тянулись заунывные длинные гудки. Лев Григорьевич позвонил Ремизову на мобильный, но и тут не добился успеха: бодрый женский голос на фоне бравурной музыки сообщил ему, что абонент заблокирован. Уже ни на что не надеясь, Жуковицкий позвонил в магазин Ремизова. Здесь трубку сняли – барахолка продолжала функционировать и приносить своему владельцу доход, – но лучше бы не снимали: нагловатая девица на том конце провода заявила, что Виктора Павловича на работе нет и, когда он появится, никто не знает, потому что Виктор Павлович, оказывается, как уехал в субботу куда-то за город, так до сих пор и не появлялся.

Впрочем, немного поразмыслив, Лев Григорьевич пришел к выводу, что отсутствие Ремизова в городе разом снимает множество тревожных вопросов: тот, кто готовит убийство, не уезжает пьянствовать на чью-то дачу, рискуя окончательно упустить и без того уже наполовину потерянную добычу. Конечно, будь Витенька Ремизов серьезным человеком, его отъезд насторожил бы Льва Григорьевича. Серьезный человек никогда не пачкает рук, предпочитая пользоваться услугами специалистов. А пока специалисты делают свое дело, серьезный человек находится, как правило, за несколько сот" километров от того места, где все это происходит, обеспечивая себе алиби…

«Вот и славно, – подумал Лев Григорьевич, с удовольствием смакуя третью подряд рюмку дорогого французского коньяка. – Вот и хорошо. Значит, Ремизова можно смело сбросить со счетов. Значит, все-таки совпадение… Вернется он со своей гулянки, созвонимся, и обязательно выяснится, что насчет меня ему сказал Байрачный – сам сказал, без принуждения. Завтра или послезавтра приедут представители церкви, и я упрошу их забрать икону от греха подальше – пусть выясняют, та это икона или не та, у себя, за толстыми стенами и прочными решетками. А до завтра можно и потерпеть, тем более что Ремизова в городе нет. Ах, как это славно, что его нет в городе!»

Где-то в глубине души Лев Григорьевич все-таки сомневался, что это так уж славно, но он не позволил сомнениям снова завладеть своим сознанием, закурил еще одну сигарету и по новой наполнил рюмку. Рюмка у него была малюсенькая, граммов на двадцать, что позволяло Жуковицкому долго наслаждаться процессом и при этом не терять ясности ума. Он поднес очередную рюмку ко рту, и тут постучали в дверь.