Читать книгу "Огненные письмена - Маркус Сэйки"

И теперь он тоже не двигается».

…предсмертным судорогам.

– Ну уж нет.

Сцепив пальцы и до боли сжав зубы, Купер заставил себя перевести дыхание и сделал шаг назад. Медленно, не поворачиваясь, двинулся к двери, бросив на ходу:

– Так легко ты не уйдешь.

Сорен приподнялся с пола на локте. Сплюнул кровью.

И, глядя прямо в глаза Куперу, рассмеялся.

* * *

Когда замок двери защелкнулся за ним, пневматические задвижки вошли на место, Купер вдруг оказался лицом к лицу с Сореном.

Чудовище исчезло.

Купер принял боевую стойку, приготовил стул к удару…

Это была голограмма. Трехмерная проекция в высоком разрешении, снятая сотней крохотных маленьких камер, установленных за стенами клетки. На голограмме Сорен беззвучно смеялся, отирая кровь с носа.

Видеотехническая аппаратная была обустроена на манер, типичный для нового мышления, свойственного НЗО. Ни решеток, ни окон и никакой нужды в охране. Ряд мониторов отображал важные жизненные показатели не только Сорена, но и еще шестерых мужчин и женщин, содержавшихся там. Каждая грань восьмиугольного помещения имела дверь в другую камеру, а перед дверью – детализированная голографи-ческая проекция находящегося внутри человека. Они ходили туда-сюда, отжимались от пола, смотрели в никуда. Одна стена в помещении была стеклянной, а за ней находился медицинский отсек, оснащенный роботизированным устройством протезирования. С десяток сжатых механических рук свисали с потолка, словно паук из паутины. Вся система имела дистанционное управление: наполнение и доставка подносов с едой, контроль атмосферы, подача газа, проведение хирургических операций – все путем ввода команды в компьютер.

На глазах Купера Сорен вернулся на свою койку и лег с непроницаемым лицом. За его проекцией мелькнула алая вспышка.

– Ну, давай шарахни теперь по голограмме, – сказала Милли, расчесывая яркую челку так, чтобы она закрывала один глаз. – Если хочешь.

Купер набрал в грудь воздуха, шумно выдохнул:

– Ничего, обойдусь и так.

– Можешь пойти в мою игровую комнату. Ее Эрик проектировал. Там такое же разрешение, но персонажи контролируются предсказуемой сетью. Ты двигаешься, и система заставляет голограммы реагировать. Он будет падать, истекать кровью, кричать. Вот только ты не почувствуешь удара стулом по телу.

– Что, еще не научились это делать?

– Научились, – ответила она. – Но для этого нужно имплантировать чип в мозг. Подводишь к нему кабель и воспринимаешь все как взаправду. Просто классно, но мне не нравится мысль о чипе у меня в мозгу.

– Мне тоже.

«И я не должен был допустить в мой мозг Сорена».

Купер поставил стул, уселся на него и потер глаза.

– Я сожалею, что сорвался.

– Ничего, – сказала Милли. – Мне понравилось.

Он удивленно посмотрел на нее. Внешне она ничем не отличалась от обычной одиннадцатилетней девочки. Рост метр сорок, детские щечки, округлые плечи, жеребячьи ноги, коленки держит вместе. Вот фиолетовые пряди выглядели необычно, но явно чтобы отвлечь: смотрите на мои волосы, а не на меня, а челка для того, чтобы прятаться за ней.

Вот только глаза не отвечали ее возрасту. Они были старше. Проявлялось это в ее взгляде на вещи. А смотрела она на мир без малейшей застенчивости, свойственной маленьким девочкам.

«В этом-то и состоит ее трагедия, – подумал Купер. – Что бы она ни видела, как бы ее прозрения ни помогали богатейшему человеку мира формировать будущее, она остается ребенком, которому положено играть в куклы, а не диагностировать монстров».

Он увидел улыбку, заигравшую на ее губах, и почувствовал, что она читает его мысли.

– Значит, тебе понравилось? – сказал он, чтобы переменить тему.

– Да.

– Не понимаю, почему тебе…

– Потому что ты целомудренный.

Он рассмеялся от всей души, долго не мог остановиться.

– Извини, Милли, но целомудренность – это совсем не про меня.

Она села на стул напротив, подтянула к себе колени и обхватила их. Совсем девчоночьи повадки, но, как и глаза, ее улыбка принадлежала умудренной женщине. Ее выражение говорило: «Ах, какой ты милашка. Я тебя немножко отдубашу».

– Почему ты его ударил?

– Потерял контроль над собой.

– Нет. В таком случае ты бы его убил.

– Так я чуть его и не убил. Остановился только потому, что понял: он меня на это и провоцирует.

– Конечно, он тебя провоцировал, – согласилась Милли, – а ты все еще хочешь его убить. Но не из одной только ярости. Я же видела. Ты хочешь его убить, потому что он чуть не убил твоего сына. Потому что он причинил страдания многим людям. Но еще и потому, что ты ему сочувствуешь.

– Ты сидела здесь, чтобы читать его, а не меня, – сухо сказал Купер.

– Я не могу. Он воспринимает мир так, что я не могу его читать… Это все равно что смотреть в калейдоскоп. Я не вижу там реальности. Все искажено, затуманено, не так, как должно быть. Вот поэтому вместо него я читала тебя.

Эта мысль обдала его как ведро холодной воды. Если чтец со способностями Милли наблюдал за ним во время такой эмоционально заряженной сцены… то она теперь должна знать все его тайны: те позывы, за которые он сам должен себя ненавидеть, желания, обитавшие в темных уголках его мозга, даже ту его часть, что упивалась ролью, которую он взял на себя.

Эти мысли, голос подсознания потрясли его.

«Неужели так оно и есть? Неужели тебе нравится быть мучителем?

Ты не должен заблуждаться на сей счет. Именно так и будет дальше. Сорену известно то, что поможет тебе найти Джона Смита. И ты уверен в этом, как и в том, что просто так он тебе свою тайну не отдаст».

– Ничего страшного, – сказала она.

– Правда? – покачал головой Купер. – Мне не нравилось быть таким, каким я был там. По крайней мере, большей моей части не нравилось. Я знаю, почему это важно, и я пойду на худшее, если будет надо. Но я не думаю, что тут нет ничего страшного.

– Почему?

Вопрос показался ему не до конца искренним, в нем слышалась покровительственность, словно Милли собиралась поучать его. Покровительственность от одиннадцатилетней девочки – такое могло вызвать раздражение, но Милли не была обычной девочкой, и он решил ответить откровенно.

– Потому что не его вина, что он родился фриком. Он не имел ни малейшего шанса. Он такой, какой есть, из-за своего дара, который навсегда поставил его вне круга обычных людей.

И тут он понял, что его слова относятся и к ней.

А потом почувствовал, как она прочла и эту его мысль.