Читать книгу "Как много знают женщины. Повести, рассказы, сказки, пьесы - Людмила Петрушевская"

Охранник вышел из своей будки. На руке его висела крепко схваченная дубинка.

Она ускользнула за машину, присела, потрогала резину, обод.

Второе колесо.

Раздался тонкий детский крик.

Охранник оглянулся и тронулся к ней издали.

Но и мальчик оторвался от стены, рыдая и приговаривая: «Мамочка, ну что ты, мамочка!»

И он сначала замедленно, а потом все быстрее начал перебирать ногами (охранник приближался).

Мальчик с трудом двигался вдоль дома, шел, шел, передвигаясь, как опутанный веревкой. Всхлипывал.

Охранник мелькнул среди машин.

Мальчик ускорил свое движение, закричал:

– Мамочка!

Он захлебнулся слезами, потому что мама вскочила от колес и кинулась к соседней машине, кружась на месте, приговаривая:

– А вот еще! Вот еще тронуть надо!

Охранник шел, все оглядываясь по сторонам, как будто думал найти свидетелей или помощников, что-то надо было делать, он потрясал дубинкой. Но и мальчик неуклонно продвигался вперед, почти бежал, хотя дело происходило как в замедленном фильме или в воде.

Тем не менее он рванулся и добежал первым, схватил маму за локоть (она вырвала рукав с каменно-шаловливым выражением лица), но он опять зацепился за плащ и стал умолять, плача:

– Мамочка, ну пойдем, мамочка, ну пойдем! Пойдем отсюда!

Она побежала еще к одной машине, бормоча «Все надо потрогать», и тут сын ее крепко обнял и повел назад, повторяя «Ну мамочка, ну успокойся!».

Он плакал, шмыгая носом, и волок маму на улицу.

Не стал вести ее к троллейбусу, почему-то ему было неудобно перед людьми на остановке, а повел подальше, причем как можно быстрее (охранник остался на стоянке).

У нее было совершенно каменное, негибкое туловище. Она перебирала ногами. Несколько раз она пыталась вырваться, но он вел ее, вцепившись, как клещами, в рукава.

Бормотал все время, как заклинание: «Мамочка, мамочка».

Дошли пешком до метро. Спустились. Молчали оба.

Когда сели в вагон, мама забеспокоилась и заплакала.

– Что ты, что ты, перестань! – пряча лицо, повторял он. – Что ты!

– Лиза, – наконец выговорила она. – Надо ехать за Лизой. Она одна осталась в группе! Что делать, что делать!

Он покумекал, посмотрел на схему, вывел ее через две остановки, перешли на другую станцию, поехали. Поднялись на поверхность, сели в троллейбус. Доехали до Лизы, взяли ее (ребенок действительно сидел один, только уборщица грохотала в туалете ведром).

Лиза не плакала, но каждый ребенок боится и ждет, что его бросят. Лиза сидела и боялась.

Дома девочка капризничала, расплакалась наконец, потянулась к маме на ручки.

Но мама готовила обед. Лиза стала приставать к брату. Он на нее рявкнул. Лиза заныла.

Поели.

Сын сел делать уроки. Но он что-то не успел записать, звонил какой-то девочке из класса, болтал, узнавал задание.

Лизу удалось усадить за пианино. Она побрякала.

Все вернулись, тихо поужинали.

Потом младший мальчик пошел в душ.

Мама выкупала Лизу.

Дети легли.

Папа почитал им детскую Библию, клюя носом. Поставил, как всегда, пластинку Моцарта, открыл дверь в коридор, включил там свет.

Мама пришла, все дружно произнесли: «Спокойной вам ночи, приятного сна». Перецеловались.

В эту ночь мальчик не кричал.

* * *

Через год был день рождения у его друга. Ребята хохотали, гомонили за детским столом в отдельной комнате. Мама из-за двери, машинально разговаривая с соседями по застолью, прислушивалась к тому, как ее сын весело рассказывает, что с ним было в прошлом году. Что он не мог переступать через трещины!

И вдруг все дети загалдели, обрадовавшись, и начали рассказывать, что с ними происходило то же самое! Мама же сидела и никому не говорила о том, как в детстве она должна была, покружившись, всё потрогать – стены, асфальт, каждую скамейку, мусорную урну, перила, всё – только чтобы мама осталась жива. Чтобы все были живы.

Музыка ада

Как это бывает: неудачная любовь – тогда сел в поезд и поехал. Кроме неудачной любви: никуда не устроилась работать, буквально последние деньги в кармане, и, как это тоже бывает: двадцать три года, рубеж, ощущение конца.

Итак, девушка, которая закончила учебу в университете, истфак, безработная, одинокая, потерпевшая полный крах во всем: плюс отношения с матерью (тоже, глядите, молодая женщина номер два и покупает два платья, одинаковых, но разных: розовое хорошенькое с незабудками по полю себе и коричневое в полоску мешковатое дочери, почему: потому что эта мать выходит замуж). Таким образом, взаимоотношения с матерью, в результате чего двадцатитрехлетняя дочь решает уйти. Уйти. Уйти можно к кому-то или куда-то. Можно уйти ночью, рыдая на улице, и поехать к подруге, встать заплаканной на пороге, без слов лечь на раскладушку и переночевать, и утром за кофе выдавить из себя несколько слов; но не жить же у подруги: у нее ребенок, теснота, муж, у нее полно других подруг, кстати. Мало ли кто захочет ночевать. Дружбу надо беречь.

И вот эта двадцатитрехлетняя бездомная садится в поезд.

Надо особо сказать и о поезде: вагоны, в которых возили арестантов или телят, тридцать человек или семь лошадей. Пустой вагон, в начале и конце нары, посредине раздвижные двери как ворота. На нарах вещи и матрацы: университет едет работать в степи Казахстана на три месяца, такой трудовой семестр. Так называемые стройотряды, причем явка студентов обязательна, на дворе шестидесятые годы двадцатого столетия. Кто не едет, идет на исключение из комсомола и т. д.

Чем не выход из положения, даром что наша девушка уже закончила университет только что, две недели назад. Чем не выход, бросить все, забыть, уехать, отодвинуть на три месяца: мама, мамин кавалер с чемоданчиком как у слесаря, позор. Ужас. Жених, познакомились – сошлись. Познакомились, можно догадаться, в парке Горького, а что мама? Ей сорок три, но она как первоклассница: дядя сказал пошли, дам конфетку, у меня спрятано в сарае. Ни страха, ни стыда, только видно, что нравится, когда гладят по голове и целуют, и вообще обратили внимание на сиротку. Первый попавшийся, головенка кувалдой, рост как полагается у слесаря и наружность тоже, чемоданчик в руке, так и ходит по женщинам с чемоданчиком, слесарь с инструментом чинить прохудившиеся краны.

У мамы прохудился кран, и дочь, плача, съехала вон. Мама стала какая-то ненормальная, кидается на каждый телефонный звонок, похудела, глаза какие-то фальшивые, без конца поет, а смотря в зеркало, ощеривает зубы (дочь наблюдает со стороны) и делает постороннее лицо, как-то выпятив нижнюю губу, ей кажется, так красивей. Противно разговаривает по телефону, тихо и в нос, тайно. Часто смеется по телефону же.