Читать книгу "Шардик - Ричард Адамс"

— А в чем его сила?

Тугинда удивленно взглянула на собеседника:

— Да ты и сам знаешь, владыка Кельдерек Зензуата. Зачем тебе опираться на слова-костыли, когда ты ощутил в сердце своем биение и горение этой силы?

— Я знаю, что Песнопение сотворило со мной, сайет. Но ведь вчера оно возносилось не мне.

— Что происходит в сердце владыки Шардика, мне неведомо. На самом деле теперь я думаю, что ты знаешь об этом больше, чем я. Но как мне объяснили много лет назад, через Песнопение мы приближаемся к нему и к богу. Служа владыке Шардику таким образом, мы перекидываем узкий, шаткий мостик через пропасть, разделяющую его звериную природу и нашу человеческую, а потому со временем сможем пройти твердой поступью сквозь священный огонь его присутствия.

Кельдерек ненадолго задумался, потом спросил:

— А можно ли Песнопением усмирить его, а потом подчинить своей воле?

Тугинда покачала головой:

— Нет, владыку Шардика нельзя подчинить человеческой воле, потому что он — божья сила. Но Песнопение, возносимое с искренней верой и бесстрашием, сродни той власти, какую мы имеем над оружием. Оно на время подавляет его природную свирепость, а когда Шардик привыкает к нему, он благосклонно принимает Песнопение как должное поклонение, нами воздаваемое. Тем не менее, Кельдерек… — она улыбнулась, — владыка Кельдерек, не думай, что благодаря одной силе Песнопения любой человек смог бы сделать то, что сделал ты вчера. Шардик опаснее молнии и непредсказуемее Тельтеарны в пору дождей. Ты — его избранный сосуд, иначе он убил бы тебя, как того леопарда.

— Сайет, почему вы отпустили барона? Ведь он ненавидит владыку Шардика.

— По-твоему, мне следовало убить Бель-ка-Тразета? Ответить на его жестокосердие еще большим жестокосердием? Что хорошего вышло бы из этого? Он не дурной человек, а бог видит все. И разве сам ты не просил у него прощения, когда он уходил?

— Но неужели вы верите, что он оставит владыку Шардика в покое?

— Я верю, как верила всегда, что ни барон, ни кто-либо другой не в силах помешать владыке Шардику исполнить то, что он пришел исполнить, и возвестить то, что он пришел возвестить. Но повторю еще раз: нам не дано предугадать последствий и остается лишь смиренно ждать. Измышлять собственные цели и использовать владыку Шардика для их достижения было бы святотатством и безумием.

— Я внял вашим словам, сайет, но позвольте теперь и мне дать вам совет. Служить владыке Шардику надлежит с таким усердием, с каким мужчина готовит оружие, которым ему предстоит сражаться за свою жизнь. Поклонение ничего не дает небрежным и нерадивым. Мне доводилось встречать людей, чья вера, будь она крышей, ими настланной, не выдержала бы и получасового дождя; и у них даже не хватало ума задуматься, почему вера оставляет их сердца холодными и не дает им ни силы, ни утешения. Владыка Шардик поистине сила божья, но его почитатели пожнут лишь то, что посеют. Сколько всего у нас женщин, здесь и на Квизо, искушенных в Песнопении и способных служить владыке Шардику без страха, как в стародавние времена?

— Пока точно не знаю — вероятно, не больше десяти-двенадцати. Как я уже говорила, дело здесь не только в умении и отваге, ибо сам владыка Шардик может принять одних и отвергнуть Других. Ты же знаешь, как оно порой бывает: какая-нибудь девочка в Ортельге сызмалу учится ремеслу танцовщицы и мечтает покорять сердца знатных бекланцев, но потом вырастает нескладной, толстой или слишком высокой — и на том все кончается.

— Нам необходимо выяснить, кто годен, а кто нет, сайет. Певчие Шардика должны быть надежными, как ортельгийские канаты в бурю; охотницы Шардика должны быть бдительными и неутомимыми. Сейчас он будет бродить по лесу, и пока он бродит, мы сможем выполнить нашу работу, если только хватит времени.

— Времени? — переспросила тугинда, останавливаясь и поворачиваясь к нему; Кельдерек вновь увидел перед собой рассудительную простую женщину, которая встретила его под Ступенями с половником в руке. — Если хватит времени, Кельдерек?

— Да, сайет. Потому что рано или поздно Шардик доберется до Ортельги — или Ортельга доберется до него. Тогда он либо одержит победу, либо будет уничтожен, но в любом случае исход дела будет зависеть единственно от нас с вами.

15. Та-Коминион

Кельдерек сидел на корточках в темноте, напряженно прислушиваясь. Ночь была безлунная, а свет звезд сквозь древесную сень не пробивался. Охотник услышал медведя неподалеку и попытался понять, не удаляется ли тот. Но мгновение спустя опять наступила тишина, нарушаемая лишь гортанным кваканьем лягушек в отдалении. Немного погодя его настороженный слух уловил приглушенное ворчание. «Успокойся, владыка Шардик! Успокойся, мой повелитель!» — призвал Кельдерек и распластался ниц на земле в надежде, что медведь умиротворится, почувствовав его спокойствие. Вскоре он осознал, что впивается пальцами в мягкую землю и напрягает все мускулы, готовый в любую минуту вскочить на ноги. Охотник боялся не только владыки Шардика, растерянного и подозрительного; он испытывал страх еще и потому, что знал: сам Шардик тоже боится — непонятно чего.

Последние четыре дня медведь бродил по лесу и открытым прибрежным склонам: иногда шумно плескался среди тростниковых зарослей у южного берега, иногда уходил вглубь острова и забирался на гряду, но все время понемногу перемещался на восток, в сторону Ортельги, укрытой за защитной полосой леса, полной ловушек и частоколов. День и ночь почитатели Шардика следовали за ним. В душе у всех горел страх насильственной смерти, преодолеваемый исступленной надеждой и верой — надеждой неизвестно на что и верой в силу владыки Шардика, вернувшегося к своему народу через огонь и воду.

Сам Кельдерек постоянно оставался рядом с медведем: наблюдал за всеми его действиями, изучал настроения и повадки — наводящее ужас обыкновение раскачиваться всем телом в возбуждении или ярости; ленивое любопытство; медлительную силу, подобную мощному напору воды, переворачивающей валуны, уносящей тяжелые бревна и выкорчевывающей молодые деревья; глухое ворчание, похожее на собачье, в настороженном состоянии; стремление держаться подальше от раскаленных скал в ослепительный знойный полдень и привычку спать около воды ночью. Каждый вечер на закате женщины совершали Песнопение, выстраиваясь возле медведя полукругом — иногда ровным и симметричным, на открытом участке, но часто кривым и неправильным, среди деревьев или на скалистых склонах гряды. В первые дни почти все женщины, в экстатическом восторге от возвращения Шардика, вызвались служить ему Песнопением, жаждая показать, что преданность божьей силе в них превыше страха, и проверить действенность древнего искусства, которое они постигли на Ступенях, но даже не помышляли когда-нибудь применить на практике. На четвертый вечер, когда певчие выстроились широкой дугой вокруг рощицы на берегу, медведь неожиданно проломился сквозь кусты и повалил наземь жрицу Антреду страшным ударом, едва не разорвавшим ее тело надвое. Она умерла мгновенно. Песнопение прекратилось, Шардик скрылся в лесу, и только в середине следующего дня Кельдерек, после долгих и трудных поисков, обнаружил громадного зверя у подножия скалы на противоположном берегу острова. Когда охотник привел туда тугинду, она бесстрашно выступила вперед и возносила молитвы, пока не стало ясно, что Шардик на нее не нападет. Тем вечером она совершала Песнопение одна, двигаясь неспешно и по-девичьи грациозно всякий раз, когда медведь направлялся к ней.