Читать книгу "Дело о продаже Петербурга - Михаил Карчик"

К тому времени, когда Нертов закончил бегло просматривать бумаги, в комнату вернулась Мила.

— Я приготовила ужин, — девушка словно оправдывалась, — вы, конечно, ничего не ели… Папа всегда говорил, что война — войной, а обед вовремя… А потом можете снова заняться делами…

Нертов не знал, насколько тяжело далось девушке это внешне спокойное «я приготовила ужин…». Он не знал, что только несколько минут назад она едва сумела справиться со слезами, но не желая его расстраивать своими проблемами, наскоро умыла в ванной лицо, припудрила покрасневший носик, прихватила сзади лентой рассыпавшиеся по плечам пышные волосы, слегка подвела тушью ресницы, сменила домашний халат на платье и только после этого вышла к гостю.

Ваза, которую умудрился разбить Алексей, была подарена Миле на день рождения и была последней, а потому самой дорогой памятью об отце. Но девушка не могла злиться на неуклюжего гостя — именно он олицетворял ту надежду, ту силу, которая могла бы вернуть родного человека. Людмиле не хотелось верить, что ее папа погиб, но рациональный ум врача то и дело заставлял возвращаться к этой печальной мысли. И все же где-то в глубине души еще теплилась надежда: вдруг гость — молодой и сильный незнакомый мужчина — сумеет помочь, защитить, спасти…

Мила, идя на кухню, конечно, не говорила себе прямо, что защитников нужно кормить. Все это произошло как само собой разумеющееся, чуть ли не на уровне подсознания, которое в иных ситуациях более проявляется как рефлекс материнства.

Но поглощенный работой Нертов ничего не замечал. Поэтому, когда девушка сказала об ужине, он смутился: Алексей собирался уйти, чтобы озадачить ребят из сыскного агентства срочно собрать информацию по Нежданову, с которым следовало пообщаться еще раз, притом по возможности быстро. Кроме того, необходимо было увидеться с журналисткой — именно Юля могла хоть немного разъяснить общую ситуацию, связанную с выборами, в которых Нертов ни черта не смыслил. Политика для далекого от нее человека была как terra incognita — неизвестная земля, скрытый под студеной водой айсберг с верхушкой, загаженной то и дело разгорающимися скандалами. А вот куда эту глыбу могли вынести подводные течения, и что это за течения вообще — в таких вопросах необходима была консультация знающего человека.

Сегодняшний день оказался для Алексея каким-то сумбурным — он то и дело терялся в присутствии девушки, чего раньше с ним не бывало; не находил нужных слов, чтобы ободрить ее или даже ответить по-человечески на предложение поесть. К тому же осколки разбитой вазы, которые дочери Горина пришлось собирать в коридоре…

Он не мог разобраться в своих чувствах и боялся признать, что эта незнакомая девушка ему понравилась. Понравилась неожиданно. Но чем больше он находился рядом с Милой, тем более усиливалось неосознанное чувство влечения к ней. Алексей мимолетом поймал себя на мысли, что хочет сейчас же обнять ее, прижать к себе, погладить по роскошным волосам, шепча какие-то успокоительные слова, чувствовать, как под тоненьким халатиком, успокаиваясь, бьется сердце и, наконец, отрешиться от всех сует, оставшись только вдвоем с такой близкой и далекой незнакомкой.

Но Нертов решительно отогнал столь крамольные мысли. Он не придумал ничего лучшего, чем забормотать что-то о неотложных делах и чуть ли не опрометью выскочил из квартиры, оставив расстроенную и недоумевающую хозяйку одну…

* * *

Для большинства жителей Питера есть один радостный сезон — короткое северное лето, и лишь для журналистов существуют два: лето и выборы. Летом тепло — это известно всем, а на выборы уходит немало денег. И часть из них достается газетчикам.

Автомобили, маргариновое масло и памперсы можно рекламировать исключительно средствами наглядной агитации: огромными щитами и видеороликами, почти не прибегающими к словарному запасу русского языка. С кандидатами в депутаты такой номер не пройдет, народ должен знать своих героев, читать о планах их грядущих подвигов, познакомиться с житиями народных избранников. А такую услугу могут предоставить только профессиональные писаки.

Главным добытчиком денег в каждой редакции считается отдел рекламы (хотя в иных изданиях сотрудники по наивности думают, что он добывает деньги лишь для своих нужд). Но в предвыборные дни отдел политики становится грозным конкурентом рекламной службы. Немалые деньги приходят в редакцию именно через него. Только их часть так до бухгалтерии и не доходит, оседая в карманах у журналистов. Конечно, из любого правила есть исключения, да и вряд ли найдется главный редактор, способный принародно заявить: «Мои сотрудники берут мзду». Тем не менее, судя по материалам ряда газет, дело именно так и происходит. Ну, в крайнем случае, берет сам шеф…

Об этом думала Юля Громова, прислушиваясь к звукам, доносившимся из соседнего отдела. Там пировали, обмывая финансовую удачу одного из сотрудников. Юля тоже заглянула на пирушку, выпила стакан шампанского, съела бутерброд и поспешила удалиться. Она заранее представляла, о чем будут говорить коллеги, когда первые пустые бутылки перейдут со стола на пыльный подоконник, ожидая конца своей участи в редакционном туалете. Сплошные воспоминания о годах спокойствия и иллюзий, а также тупые сетования на нынешние дни. Хотя, кое-кому было бы грех жаловаться.

Недавно Юле поступило заманчивое предложение от Кости Добролюбова — странного и очень характерного дитя гласности. Сперва он подвизался в «Комсомолке», но потом то ли набил кому-то морду, то ли сам получил по ней изрядно, однако покинул столицу и поселился в Питере, на квартире одной из поклонниц его публицистического таланта. С местными журналистами он обращался как циничный миссионер с каннибалами. При этом Костя курил только «стреляные» сигареты и обладал благородной привычкой забывать любые долги меньше пятидесяти рублей. Еще питерские редакторы время от времени узнавали, что он пичкает их материалами, когда-то опубликованными в Москве.

Потом Костя счел Питер исчерпанным для себя (возможно, не вернул несколько долгов больше пятидесяти рублей). Однако в Москву он не вернулся, лишь изредка показываясь там, а начал мотаться по региональным избирательным кампаниям от Пскова до Горно-Алтайска, где и разбогател. После очередной кампании Костя заезжал в Питер, хвастался, гулял и уезжал опять. Из местных журналисток он поддерживал контакт именно с Юлей Громовой, видимо, потому что она давала ему закурить, когда другие уже не давали. Он пытался увлечь ее в дальние поездки, а она так и не поняла, зачем: из чувства симпатии или надеясь переспать с ней в гостиничном номере города Барнаула?

Сейчас Добролюбов намеревался прибыть в Питер, ибо работа подвернулась именно здесь. На днях он позвонил Юле из Москвы, попытавшись внушить, какое значение в столице придают выборам питерского Законодательного собрания. «Огромные деньги выделены. Сам Пожаркин собирается приехать, чтобы кое-кого поддержать, а кое-кого размазать. Ты не связывайся с местными организаторами, все равно они тоже получают из Москвы. Лучше имей дело со мной напрямую».

«Может, зря я такая брезгливая? — подумала Юля. — Денег нет, и в ближайшее время в кассе не дадут. Разве, какие крохи от подписки. А тут каждая страница на вес двадцатидолларовой бумажки. Тем более, писать просто, образцов сколько угодно. “Он первый в этом городе возродил забытые традиции русского меценатства… Куда бы его ни посылала Родина, он везде исполнял ее задания… После этого наш Корейко не побрезговал деньгами даже обездоленных старушек…”».