Читать книгу "Подвеска пирата - Виталий Гладкий"

Одинокого путника нимало не смущала и не пугала настороженная лесная тишина. Он ехал и беззаботно насвистывал какую-то веселую мелодию, любуясь высоким голубым небом над головой, первой зеленью и, как ни странно, дорогой; она была ровной, песчаной, без колдобин и рытвин, — совсем не такая, как в его родной стороне, где в весеннюю хлябь черт ногу сломит. Возможно, путник был городским жителем и не знал, что притихший лес — нехороший признак.

А опасность была рядом, за следующим поворотом его лесного пути. В этом месте хорошо просматривающийся редкий придорожный подлесок уступал место балке и самой настоящей чаще, где могла спрятаться целая разбойничья шайка. Она там и была. Правда, в лице всего четверых оборванцев. Но они уже заметили одинокого всадника и в радостном предвкушении знатной добычи потирали руки.

Нужно сказать, путник и его кошелек интересовали их постольку поскольку. Главным объектом вожделений был конь. Глаза лесных грабителей при виде такого количества идущего в руки мяса загорелись диким огнем, а слюнки чуть ли не текли.

Судя по лохмотьям оголодавших — это были дезертиры. За кого они воевали, по их одежде понять уже было затруднительно. Похоже, один из них, черноволосый угрюмый тип, косая сажень в плечах, принадлежал к буйному племени немецких ландскнехтов — пестрый сумасбродный наряд наемника, хоть и очень потрепанный, не спутаешь ни с каким иным. Он был вооружен мечом с красивой позолоченной гардой.

Второй, рослый худой детина с тупым лицом, скорее всего, был поляком (если судить по его зеленому кунтушу[76]с частым рядом бронзовых пуговиц). В руках он держал устрашающего размера карабелу[77]наверное, специально изготовленную под его ручищу.

Третий и наружностью, и кафтаном смахивал на стрельца-московита — курносая русая мордаха и длинное суконное платье, походившее на ферязь[78], только с отложным воротником. Из оружия он имел бердыш и самопал, без дела висевший за спиной; наверное, закончилось огненное зелье.

Что касается четвертого, то его национальность не поддавалась никакому определению по внешним признакам. Свою одежду — она была у него почти новой и добротной, только в подпалинах от костра — он, видимо, снял с какого-нибудь голландца или шведа: меховая безрукавка поверх фиолетового короткого кафтана с узкими рукавами, широкие голубые штаны с лампасами до колен, серые шерстяные чулки и грубые, но добротные коричневые башмаки. Но вот смуглое лицо его, все в шрамах, явно предполагало наличие южных кровей. Возможно, он был черкасом или греком. Оружие этот разбойник предпочел интернациональное — кистень. В умелых руках оно эффективней меча или сабли.

Как столь разные люди оказались в одной шайке, можно было лишь гадать. Атаманом у них был черноволосый, Ландскнехт. Наверное, он имел большой боевой опыт, потому что в отличие от своих товарищей на его лице не было заметно даже тени волнения. Под стать ему был и Черкас. Но его спокойствие было несколько иного рода, нежели у главаря. Такой тихой и спокойной обычно становится природа перед бурей. Волнение Черкаса выдавали лишь черные глаза, пылающие упоением предстоящей баталии. Впрочем, никто из них даже в мыслях не имел, что одинокий безоружный путник сможет оказать им сопротивление.

Они выскочили на дорогу, как нечистый из ларца, — с намерением до смерти напугать всадника. Потом его предполагалось брать вообще голыми руками.

Однако путник не торопился в страхе сползти с коня и пасть на колени. Невозмутимо наблюдая, как его окружают, чтобы отрезать все пути к бегству, он насмешливо поинтересовался у Ландскнехта на немецком языке, сразу определив национальность лесного разбойника:

— Убьете али как?

Разбойники несколько опешили. Уверенность, звучавшая в голосе наметившейся почти безоружной жертвы, сбила их с толку и заставила насторожиться. Что-то здесь было не так.

— Нет, — после некоторой паузы ответил немец. — Нам нужен твой конь и твои деньги.

— Ну, мне они и самому нужны. Да и не так уж у меня много их. А что касается коня, то на чем же я буду добираться до Вендена?

— На своих двух, — сказал Ландскнехт, хмурясь; ему очень не нравился и этот неожиданный диалог с жертвой, и то, как путник держался.

Он бросил опасливый взгляд на дорогу позади всадника — уж не подсадная ли утка это? Не мчатся ли сюда во весь опор кнехты Готхарда Кетлера, которые чистили курляндские леса от разбойников и бродяг?

— Кончай болтать! — вдруг рявкнул поляк и угрожающе взмахнул карабелой. — До дзябла! Слезай с коня, пся крев!

Он плохо знал немецкий и мало что понял.

— Ц-ц-ц! — предупреждающе зацокал языком всадник. — Не ори так громко. Ворон распугаешь. Лучше разуй глаза, дубина.

С этими словами он мигом полез за пазуху и достал оттуда два двуствольных колесцовых пуффера.

— Здесь как раз четыре пули, — сказал он, весело скалясь. — По одной на брата. А стреляю я без промаха. Ну и кто тут из вас отчаянный смельчак? Кому пришло время лечь в могилу раньше времени?

Разбойники остолбенели. Вот уж совсем неожиданный поворот! Стоя чересчур близко к путнику, нельзя было усомниться в его словах. Молодчики чересчур хорошо знали, что итальянские пуфферы (а как раз такие были в руках всадника) бьют без осечек и делают в теле человека дырку размером с грецкий орех.

— Гедрус, ты ли это?

Негромкие слова Черкаса произвели на всадника впечатление сильного и неожиданного громового раската. Он вперил свои дерзкие серые глаза в разбойника, какое-то время присматривался к нему, а затем с удивлением воскликнул на языке московитов:

— Матерь божья! Или я сплю, и мне это снится, или ты и впрямь Иван Ганжа? Но тебя же нет на этом свете! Я же своими глазами видел, как вас с Герасимом Чипой порубал татарский чамбул[79].

— Живой я...

— Да вижу я, вижу, что живой. Рад, что ты и в этот раз обманул старую стерву с косой. Извини, не могу с тобой почеломкаться, брат. Не нравятся мне настроения твоих приятелей. Вишь как смотрят, аки волки, готовые сожрать с потрохами. И вообще на кой ляд ты вышел на большую дорогу? Почему не в Сечи?