Читать книгу "Заложница любви - Оливия Уэдсли"

Он запнулся. Губы у него пересохли, и он украдкой смочил их языком.

Сара повторила, пристально взглянув на него:

– Я вас не понимаю, мсье Гиз.

Гиз встал и, подойдя к ее креслу, остановился перед нею. Она угадывала в эту минуту, что он хочет ее оскорбить, что он ее не любит, но она понимала его беспомощность и жалела его.

Он судорожно сжимал руки, и голос его дрожал, когда он заговорил:

– Вы не можете утверждать, что вы не понимаете, о чем я говорю, что мой сын увлечен вами уже в течение многих месяцев, вопреки тому факту, что мистер Кэртон пользуется вашими милостями…

Он не собирался говорить подобным образом, но под влиянием гнева, овладевшего им вследствие уверенности, что Сара дерзко обманывает его, он потерял всякую власть над собой, и слова полились у него бурным потоком, прервавшим все преграды:

– Весь Париж это знает, как знает и то, что Жюльен губит свою карьеру из-за этого. Вчера он бросил дело, чтобы быть возле вас, а сегодня по вашему слову он, без сомнения, откажется принять назначение в Тунис, если вы найдете, что его присутствие возле вас необходимо для удовлетворения вашего тщеславия. Я стар, графиня, но слышу, и вижу, и могу судить. Я знаю, вы никогда не отвечали на любовь моего мальчугана, вы только принимали ее. Такие женщины существуют, и притом ведь гораздо легче играть такую роль, когда есть другой любовник, пользующийся предпочтением. Но говорю вам, мужчина более уважает женщину, которая грешит ради любви, чем ту, которая остается добродетельной из тщеславия. Жюльен…

– Я не желаю слушать вас, – сказала Сара, с трудом сдерживая себя. – Не понимаю, как вы смеете так говорить со мной… Я отказываюсь слушать вас…

Она встала, но он с силой схватил ее руку.

– А я говорю, что вы должны меня выслушать! Разве это ничего не значит, что вы погубили карьеру моего сына ради своего тщеславия? Вы думаете, я не знаю, как часто он бывал здесь? Я знаю! Колен…

Он проглотил фразу, которая выдала бы его. Он потерял всякое чувство меры и приличия, его мозг был объят пламенем, и он не мог уже обдумывать своих слов, но хитрость оставалась и предостерегала его. Он не должен был выдавать этой женщине с белым лицом и блестящими глазами, что Колен следил за Жюльеном, как только заметил, что он манкирует делами.

– Говорю вам, я знаю все! – продолжал он резко. – Знаю также, что вы употребили его лишь как приманку для Кэртона, которого вы любили до своего замужества. Ради тщеславия, ради желания увлекать и удовольствия испытывать свою силу на других вы отняли у меня все, чем я дорожил. Ведь он потерян для меня, понимаете? Прошлой ночью мы поссорились с ним из-за вас, из-за вас, понимаете? И он не вернулся… Это все ничего не значит для вас? И также будет ровно ничего не значить, если вы убедите его отказаться от назначения в Тунис, которое предлагает ему де Сун? Конечно, все это не имеет значения, пока он остается при вас и не предъявляет вам никаких предосудительных требований.

Такие женщины, как вы, именно и приводят в конце концов мужчину на виселицу, – тщеславные, они продают свою собственную душу и души других ради хвастовства. Можно уважать женщину, которая любит и, любя, не заботится о том, что теряет любимый ею, если она его удерживает при себе, но женщина, которая живет займами, не имея в виду оплачивать их… и даже продолжает делать займы и дальше…

Он вдруг умолк. Дыхание со свистом вырывалось у него из горла. Затем наступило полное молчание.

Подождав несколько минут, Сара встала и, даже не взглянув на Гиза, вышла из комнаты.

В передней она увидела лакея и сказала ему, чтобы он проводил джентльмена, находящегося в салоне.

Глава 12

Как отблески потерянного рая,

Горят холмы весеннею зарей.

Мир призраков спускается на землю,

Таинственный, тяжелый и немой.

Все, что живет, и страдает, и любит, –

Красок и песен несметная рать, –

Все притаилось в предчувствии темном

Смерти, которой не миновать.

В. Хенлей

Сара зашла в свой будуар, охваченная слепым гневом, который даже лишил ее на время способности видеть и слышать. Точно какой-то туман окутывал ее, сквозь который она слышала только глухой звук – бешеное биение собственного сердца.

Голос матери заставил ее вздрогнуть так сильно, что она даже испугалась.

– Добрый день, что случилось? – спросила леди Диана. – У тебя совершенно больной вид… Что такое? Может быть, Коти стало хуже? Ты не ушиблась ли?

Сара сделала над собой величайшее усилие и ответила шепотом:

– Я… я просто почувствовала себя дурно на мгновение…

Леди Диана всматривалась в нее своими проницательными глазами…

– Я позвоню, чтобы тебе принесли вина. Не велеть ли Гак принести тебе нюхательную соль?

– Не надо, благодарю… Но, мама, мне бы хотелось остаться одной…

– Конечно, конечно, моя дорогая. Мне очень жаль, что ты дурно чувствуешь себя. Лучше позову к тебе Гак.

Она вышла из комнаты, оставив после себя легкий аромат белой лилии, ее духов.

Сара осталась стоять у стены, держась рукой за книжную полку. В комнате ничего не изменилось; все вещи были на прежнем месте. Но с тех пор, как она вышла из нее полчаса тому назад, ее жизнь изменилась.

Слова, сказанные Домиником Гизом, снова пришли ей на ум и жгли как огнем. Прилив сильнейшего гнева заставил ее поднять сжатый кулак и с силой ударить об угол книжной полки. Она почувствовала боль от удара в суставах кисти, и это принесло ей некоторое облегчение.

Как она могла слушать то, что говорил ей этот человек, доведенный до безумия ревностью и ненавистью к ней…

Она вся дрожала, и на щеках ее горели огненные пятна. Она чувствовала какую-то безумную и совершенно несправедливую злобу против Жюльена. Если бы у него не было такой безрассудной привязанности к ней и он не переходил бы границы, то ей не пришлось бы испытать такую гнусность.

Она услыхала чьи-то шаги и внезапно почувствовала, что никого не хочет видеть, что она возненавидит каждого, кто войдет к ней, даже Гак. Она хочет оставаться одна, совсем одна, пока не овладеет своими чувствами, не успокоится.

Шаги приближались. Она бросилась через будуар в свою спальню и заперла за собою дверь.

Послышался голос Гак:

– Мисс Сара!.. Миледи!..

Сара почувствовала сильнейшее желание крикнуть: «Неужели я никогда не могу быть одна?..» – но прежде, чем она успела выговорить слово, раздался очень энергичный стук в дверь. Сара, возмущенная таким вторжением, уселась в кресло и крепко сжала руки, решив не обращать внимания ни на что.

– Миледи!.. Миледи!.. – взывала Гак. – Это господин… Миледи, вы здесь?..

Гак дернула ручку, и Саре вдруг показалось, что в ее зове слышался какой-то страх. Она вскочила и, подбежав к двери, открыла ее. Пальцы ее дрожали от волнения.