Читать книгу "Из тени в свет... - Вера Армстронг"

Ингрид почувствовала себя униженной. Ей было стыдно своих собственных слов. Она тяжело вздохнула.

— Ладно, — едва слышно проговорила она.

Кен положил ее на спину и поцеловал. Она увидела, что он снова возбужден, почувствовав, как его тугая плоть уперлась ей в ногу.

— Если ты когда-нибудь решишь что-то важное, касающееся наших отношений, например о моей беременности… словом, я согласна, чтобы ты стал отцом моего ребенка.

Кен сделал глубокий, продолжительный вдох.

— Отцом детей, — поправил он ее. — Во множественном числе.

Ингрид кивнула и снова зарылась лицом ему в грудь. Они надолго застыли в такой позе, плотно прижавшись друг к другу, предаваясь собственным мыслям. Затем Кен заговорил снова:

— Можно сделать вывод, что мы предложили друг другу вступить в брак?

— Думаю, что так, — прошептала Ингрид.

Кен рассмеялся, касаясь губами ее волос:

— Ты как будто чего-то боишься, дорогая.

Я действительно боюсь, хотелось ей сказать, но стараюсь этого не показывать. Она любила Кена сильнее, чем он ее. Как сложатся их отношения, когда он узнает о ней всю правду? Трудно поверить, что он ничего не замечает. Взять хотя бы ужасный ужин у отца Ралфа… Неужели он не обратил внимания на ее заикание? Но ничто, однако, не повлияло на его аппетит.

Вспоминая этот ужин, Ингрид крепко стискивала зубы. Отец Ралф беседовал с Кеном беспрерывно. Как выяснилось, у них нашлось немало общих интересов. Оба они неоднократно пытались втянуть ее в беседу, но она отделывалась односложными замечаниями. В конце концов они оставили ее в покое, и она сидела молча, правда, не получая от этого никакого удовольствия.

— Она устала, — сказал отец Ралф, стремясь найти оправдание ее непонятному молчанию.

Ингрид улыбнулась, но что-то в лице Кена заставило ее насторожиться. Очевидно, он подозревал, что за этим нежеланием говорить кроется нечто серьезное.

— Может, Ингрид опасается, что вы откроете мне какие-то страшные тайны, касающиеся ее, — проговорил Кен.

— У-ж-ж-асно боюсь, — ответила Ингрид и заулыбалась.

Оставшуюся часть вечера она держалась напряженно, опасаясь, что Кен обвинит ее в том, что она намеренно уходит от разговора. Имелась и другая опасность. Не подумал бы Кен, что она пытается выдать себя совсем не за того человека, которого все привыкли в ней видеть. Однако Кен ничего такого не подумал, и это лишь усилило в ней чувство вины оттого, что она не сказала ему правду.

Когда они приехали к Кену, то сразу же легли в постель. Он нежно ее целовал, гладил по голове, крепко прижимая к себе.

— Устала, бедняжка, — ласково шептал Кен. Сегодня я дам тебе возможность выспаться. Спи. А я буду держать тебя в своих объятиях.

Она вспомнила все, что было за ужином, и крепко, даже с каким-то отчаянием, прильнула к нему.

— Я люблю тебя, Ингрид Бьернсен. Люблю так, что это трудно выразить словами.

— Покажи мне, как ты меня любишь, — сказала она, покрывая поцелуями его лицо.

Кен охотно исполнил ее просьбу, обнаружив при этом умение быть необыкновенно нежным и деликатным.

В среду утром Кен проснулся, уже в момент пробуждения зная, что Ингрид ушла. Больше всего он ненавидел понедельники, среды и пятницы: в эти дни по утрам он просыпался один, Ингрид приходила только к девяти вечера. Часы без нее тянулись медленно и были заполнены тем, что придумал для него отец Ралф: он звонил по телефону согласно подготовленному для него списку. Но все существо Кена, его мысли сосредоточились на Ингрид и ночах, которые они проводили вместе.

Когда Кен бывал в одиночестве, большую часть времени он посвящал звонкам по телефону от имени бюро «Живые голоса». Когда звонить было не нужно, Кен подыскивал людей, которые готовы были содействовать «Живым голосам». В школе для слепых нашлось двенадцать таких добровольцев. Два городских клуба предложили еще шестнадцать человек. Пять клубов, объединяющих иммигрантов, предоставили семь иностранцев с различными языками, и еще кто-то остался в запасе. Такие люди давно требовались «Живым голосам». Случалось, что состарившиеся иммигранты с годами утрачивали способность свободно говорить на языке, который они выучили, будучи уже взрослыми. Было особенно важно, чтобы общение с ними шло на их родном языке.

Кен сидел, закинув руки за голову, и улыбался. Он радовался тому, что мог помочь Ингрид в ее благотворительной деятельности. Ей требовались люди, у которых имелась возможность заняться этой работой в дневное время. Теперь в их списке уже почти не осталось одиноких людей, которые ждут своей очереди, надеясь, что их обслужат «Живые голоса». Кен знал, что непременно найдутся еще желающие помочь. Он делал все от него зависящее, чтобы никто из нуждающихся в участии и заботе не был обойден вниманием. Кену страстно хотелось, чтобы не было людей, в тоске и одиночестве сидящих у телефона и ждущих, чтобы он зазвонил, и они услышали приветливый дружеский голос.

Найти людей, согласных добровольно заниматься этим делом, а главное удержать их, было не так-то просто. Но у Кена хватало на это времени и энергии. Он мог заниматься этим пять дней в неделю по двенадцать часов в день.

Ингрид по достоинству оценила его энтузиазм и пожалела, что Кен не начал помогать ей еще пять лет назад. Кен же предпочитал, чтобы они познакомились, скажем, десять лет назад. А еще он желал обладать ею сейчас, в эту самую минуту.

Он лежал с закрытыми глазами, в мельчайших подробностях вспоминая все, что было между ними в прошлую ночь. И мечтал о приходе сегодняшней ночи. Он чувствовал аромат кофе, который она приготовила ему рано утром, глубоко дышал и потягивался, ощущая прилив сил. Пройдет минута, он встанет, нальет себе кофе и примется за работу. Выполняя эту работу, ему не приходилось преодолевать большие расстояния. Встав с кровати, он шел в душ, оттуда — на кухню, чтобы выпить чашку кофе, потом отправлялся в гостиную или на террасу — вместе с телефонным аппаратом и пленками, которые отец Ралф продолжал для него записывать.

Его жизнь обрела смысл.

Солнечный зайчик пристроился у него на груди, согревая ему душу. Утром Ингрид лишь слегка приоткрыла шторы. Они колыхались от легкого ветерка, отчего солнечный луч скользил по его лицу. Когда свет попадал Кену на веки, он видел багровые вспышки.

Неожиданно глазам стало больно. Кен прикрыл их рукой, и болезненное ощущение отступило. Он убрал руку — и тотчас же почувствовал солнечное тепло на веках. Он снова увидел — увидел! — багровую вспышку, почувствовал жжение. От боли на глазах выступили слезы.

Он лежал, боясь шевельнуться, гоня от себя надежду. С бьющимся сердцем, чувствуя себя еще слишком неуверенно, он сел на кровати и долго сидел так, зажмурив глаза. Наконец повернул лицо к свету. Снова появилось жжение и усилилось слепящее сияние.

Кен попытался открыть глаза, но веки, словно приклеенные, не двигались. Из глаз лились слезы. Вслед за жжением в глазах появилась боль в лобной части головы. Кен застонал, прикрыл глаза согнутой в локте рукой и отвернулся от света. Боль стала менее интенсивной. Кен задышал спокойно, осознав, что все это длилось недолго.