Читать книгу "Зовите меня Роксолана. Пленница Великолепного века - Татьяна Вяземская"

– Ты нехорошо поступил с Великим визирем.

Сулейман нахмурился.

– Ты…

– Послушай меня, пожалуйста. Я не собираюсь давать тебе советов тогда, когда ты не захочешь спрашивать их у меня. И ты, безусловно, в полном праве менять своих сановников тогда, когда захочешь и на кого посчитаешь нужным. Но Пири Мехмед служил твоему отцу верой и правдой столько лет, и сейчас, сняв его с должности… таким образом ты оскорбил не только его, но и многих других, которые…

Ни к селу ни к городу в голову влезло слово «стаж», которое Сулейман бы просто не понял.

– …которые так долго служили тебе, а до тебя – твоему отцу. Верно служили. Может, сейчас они и были в заговоре, но доказательств у тебя нет. А такой поступок… он может привести к нехорошим последствиям.

Сулейман гневно раздул ноздри:

– Пусть кто-то только посмеет!

– Может быть, никто и не посмеет. А если посмеет – я уверена, ты быстро подавишь любой мятеж. Только нужно ли это? Великий правитель – не тот, кто в крови утопит мятежников, а тот, при котором мятежей не случается.

– Я…

– Ты должен оказать Пири Мехмеду-паше все почести. Наградить его. Поблагодарить за службу. И сделать это… поторжественнее.

Несколько минут Сулейман молчал. Хюррем знала это его упрямое молчание, когда сразу видно: не согласен и не согласится, просто не хочет спорить.

Наконец спина, выглядевшая так, как будто ее обладатель проглотил кол, расслабилась.

– Да, ты снова права. Может быть, выдать Хатидже-султан замуж за Мехмеда-пашу?

Гм…

– Милый, породниться с Великим Султаном – великая честь, и, безусловно, Пири Мехмед достоин ее, но подумай о Хатидже! Ему же шестьдесят четыре года! Один раз она уже овдовела. И…

Н-да, тему секса лучше не затрагивать. Ведь наслаждение дозволено получать лишь мужчине…

– Даже если… Мехмед-паша еще способен стать отцом, то что будет с его детьми, когда он умрет? Все-таки у детей должен быть отец…

В этот раз Сулейман согласился почти сразу. Хюррем вздохнула с облегчением. Пускай Хатидже обладает дурным характером, пускай она «врагиня», но все-таки замуж за старика – такая судьба, которой не пожелаешь даже ей. Будем надеяться, что, обретя женское счастье, султанская сестра немного подуспокоится.

Через месяц состоялись грандиозные «проводы на пенсию» бывшего Великого визиря; султан обнимал «ближайшего соратника своего великого отца», «опору Великой Порты», «столп законности» – всех придуманных титулований Хюррем просто не смогла бы запомнить. Кто-то расстарался, и она сильно сомневалась, что все это сделал сам Сулейман. Скорее всего, постарался Ибрагим. Знать бы еще, для чего: на самом деле хочет поддержать своего повелителя и, как и она, считает, что «проводы» должны быть максимально пышными, чтобы избежать возможных волнений? Или просто выслуживается? Она была почти уверена в последнем, но если это «выслуживание» идет султану и стране на пользу – так почему нет?

Все это время Хюррем регулярно посещала болеющую валиде. В саму комнату не входила – знала, как та отреагировала на известие о роспуске гарема и понимала: появись она перед глазами у свекрови – с той может случиться и третий, уже смертельный инсульт.

Поэтому она просто заходила, интересовалась у служанок ее здоровьем и порой давала советы: подложить под спину валиде мешочки с мелкими зернами – чтобы не было пролежней. Регулярно поворачивать валиде то на один бок, то на другой. Уже появившиеся пролежни смазывать оливковым маслом, вскипяченным с луковицей, или гранатовым маслом. Не давать слишком жирной и слишком сладкой пищи.

Она могла только советовать, а вот выполнялись ли ее советы – это уже оставалось на совести сиделок. Впрочем, ей донесли, что все-таки посетивший лежащую мать Сулейман выслушал сиделок и отдал приказание выполнять все рекомендации хасеки Хюррем беспрекословно.

В это время ей в очередной раз довелось узнать, как появляются и распространяются слухи, как имеющие под собой хоть какую-то основу, так и не имеющие с действительностью ничего общего.

«Хасеки Хюррем – ведьма! Она приказала отравить валиде, мать султана с трудом удалось спасти! Теперь она не может разговаривать! Ее с трудом спас сам султан, в обмен на жизнь матери пообещав славянской ведьме избавиться от всех наложниц!»

«Хасеки Хюррем – малаика![2]Несмотря на то что она видела, как старая змея подсыпает ей и ее детям в еду яд, когда старуху разбил паралич, она сама меняла ей постель и кормила из ложечки!»

«Все зеленоглазые бабы – ведьмы! Славянка околдовала нашего султана, с матерью его поссорила да еще и «на узел завязала», теперь у него детей – кроме тех, кто уже есть, – больше и не будет! Теперь Мустафу отравит, а потом и самого султана, а сама от имени своего ублюдка и править будет!»

«Старуха хотела задушить султаншу и ее детей, а та, несмотря на это, сама за ней ухаживает и даже своими белыми ручками грязные тряпки, обгаженные старухой, стирает».

Ну, это была вообще полная нелепость: она и после детей, и после себя «грязные тряпки» никогда не стирала: для этого в гареме имелся целый штат прачек. Но ей, признаться, было все равно, что сейчас говорят: взвинченное, нервное состояние не отпускало ее.

Хюррем похудела, стала дерганой. Убеждала себя саму, что успокоится тогда, когда Хатидже вместе с вещами навсегда покинет стены дворца. Что-то, какое-то беспокойство, сжигало ее изнутри. У нее ничего не болело, температура вроде бы тоже была в норме, но вес уменьшался, обтянулись скулы, глаза блестели лихорадочно. Молоко почти пропало; маленькая Михримах поскуливала от голода и тоже начала худеть, пока до матери не дошло, что ребенок просто недоедает.

Она потребовала кормилицу. Не попросила – именно потребовала, но Сулейман, понимающий, что с женой происходит что-то не то, не стал даже обращать внимания на ее тон, и во дворец была привезена дородная жена рыбака со своим уже годовалым карапузом и старшей дочкой, глазастой девчушкой двух с половиной лет. Хюррем настояла на том, чтобы девочку тоже забрали во дворец, представляя, какой ужас должна была бы испытывать мать, разлученная с такой крохой.

Дети были присмотрены и накормлены, никакого военного похода в ближайшем будущем не намечалось, валиде лежала, не способная связать двух слов, не то что заговоры плести, сторонники Пири Мехмеда были довольны, и даже ропота по поводу назначения френка на пост Великого визиря, на котором до сих пор всегда сидели лишь коренные османы, не было слышно. А ей было не по себе. Может быть, оттого, что вместо гремучей змеи Айше Хафсы она теперь получала под боком кобру Ибрагима?

Впервые ей не хотелось ни читать, ни писать, ни рисовать. Голова и тело стали такими легкими-легкими, казалось: открой окно и сделай шаг – и сможешь улететь далеко-далеко… под облака… и выше, прямиком к солнцу…