Читать книгу "Прямой эфир - Валерий Хазин"

Сколько они проталкивались через три площади к Западным воротам и парковке за стеной – мы не скажем, но до Муо через Шкальяри (хотя и выпито было крепко) доехали без происшествий за пятнадцать минут.

DJDJ усмехался по дороге, что полиции здесь бояться не стоит, особенно в праздник, да и вообще никто никогда не ловил его пьяным за рулем – даже позапрошлым летом, когда он каждую неделю привозил очередную партию итальянских студенток на остров Страдиоти, чтобы прямо оттуда, лежа на лучшем пляже Боки, любоваться соседним островом Оток, где иезуиты, по слухам, якобы до сих пор охраняют в своем монастыре какую-то неслыханную библиотеку францисканцев… Зато сколько было споров, не подглядывали ли с того берега монахи, из своего райского сада, за их весельем на песке…

Но тогда ли рассказывал все это DJDJ или позже и не приснилась ли история Дану в ту странную ночь перед подступающим Рождеством, называвшимся Божич, – теперь никто уже поручиться не мог бы.

Когда они подъехали к дому в глубине поселка Муо, Дану вообще показалось, что он очутился точно посередине между местами его тайных двоящихся свиданий, и голова у него закружилась. А внутри он не успел и глазом моргнуть: DJDJ извлек откуда-то поленце бадняка; рассек его на три светящихся щепы, затолкал одну в сплетение веток прямо в духовку, запалил мгновенно и принялся ловкими дугами ворошить бледное пламя дубовым пучком, приговаривая что-то троекратной скороговоркой, из чего Дан разобрал лишь «Нова гóдина» и «колико варнице»… От терпкого запаха и пляшущих искр на дымных волнах прямо посреди кухни можно было захмелеть окончательно.

«Теперь вы, – сказал DJDJ, протягивая Дану тлеющую лучину. – Можно. Сколько искр – столько денег… Орехи рассыпать не будем – слишком пьяные оба…»

Потом они пили виски и слушали Pink Floyd: Meddle, The Momentary Lapse of Reason.

DJDJ говорил, что здесь, в отличие от России, как раз про ночь Рождества, Божич, говорят «как встретишь – так и проведешь», а православный Новый год (тот, что через неделю), который в России забавно называют Старым, а здесь – Сербским, встречают, в общем-то, равнодушно… Зато, если они останутся живы до утра, усмехался он, можно будет, по обычаю, выпить сладкой ракии, а если Дану не захочется местных закусок или погачи – найдется (куплен уже) и этот странный салат, который в России почему-то зовется «оливье», а здесь – «руска салата»…

Дан спросил, не случалось ли Иосифу бывать в этом доме в качестве «полазника».

«Один раз, – отвечал DJDJ. – В позапрошлом году. А в прошлом он накопил много свободных дней, почти каникулы – они с Арти уезжали куда-то… Кстати, как продвигается ее книга? Или у вас уж теперь все общее?»

И Дан в первую минуту не нашелся с ответом, а потом пожал плечами: продвигается, материала накопились горы, но в целом, похоже, не видно в книге ни начала, ни конца…

«В отличие от вас, – проговорил DJDJ, помолчав, – Иосиф иногда позволял себе вмешиваться в работу музыкального редактора: предлагал выдать в эфир, сразу после эссе, что-нибудь конкретное, по его просьбе. Нечасто, правда, и всегда деликатно, разумеется. Но бывало. Он называл себя ретроградом и шутил, что его музыкальная память – всего лишь несколько ручейков в океане музыки. Но иногда ему почему-то казалось, что какой-нибудь из его текстов должен непременно сопровождаться определенной мелодией или фрагментом. Я никогда не мог понять, почему – не улавливал никакой связи… Вкусы у него действительно были своеобразные… Но ему не отказывали, конечно. Однажды он вдруг принес и попросил поставить (до сих пор помню!) фортепьянную пьесу некоего Вагифа Мустафазаде, бакинского джазового импровизатора, якобы суперпопулярного на излете советской Империи… Говорил, что эта странная музыка должна была быть написана евреем в Литве или на Балканах, а вот – прилетела с Апшерона, но запросто могла бы стать основой и для Би Би Кинга…

Это всегда было непредсказуемо. Даже в известном он выбирал что-нибудь малоизвестное, экзотическое – не популярное, но мелодичное. Что-нибудь из четвертой тетради «Песен без слов» Мендельсона, например. Или, если это был его любимый Pink Floyd, то – Marooned или Terminal Frost. Если Вилла-Лобос, то – никак не пятая Bachiana Brasileira, затасканная по эфирам, а какая-нибудь прелюдия к седьмой – немного сумасшедшая, изощренная… Ну и, конечно, оперные арии – что-нибудь барочное, забытое, очень красивое – хотя, по-моему, они все похожи одна на другую…

Между нами, я давно обещал себе прослушать или хотя бы просмотреть аннотации и списки основных треков на дисках, которые он оставил мне тогда, в последнюю ночь – помните, я говорил? Была даже мысль сделать некую подборку для эфира – может быть, устроить что-то вроде вечера его памяти… Пару раз почти уже решался, начинал перебирать диски – но так и не сделал ничего. То времени не хватало, то сил… Тут ведь надо с духом собраться, а главное – понять, что за история будет разворачиваться перед нами, где у нее начало и конец, и еще уложить все это в слова. Я к этому не способен, видимо…

И Арти, между прочим, в какой-то момент как будто заинтересовали эти диски – я рассказал ей в те дни, когда она только-только начала спрашивать об архивах Иосифа… Дал ей штук пять или шесть. Она сначала вроде бы ухватилась, загорелась – а через неделю вернула: ничего интересного, мало ли что мог слушать Иосиф, кого удивишь старым джазом или оперной классикой?

А мне хотелось бы, хотелось бы сделать что-нибудь все-таки… И – знаете? – чем больше времени проходит, тем все сильнее хочется, то есть я почему-то уверен, что это надо будет сделать рано или поздно.

Может, присоединитесь, раз уже все равно сооружаете что-то подобное, мемуарно-сувенирное, и материалов – горы?

Вы же это умеете, а вдвоем взбираться на эти горы не так зябко и, по крайней мере, есть надежда… Сумка вон там, в стеллаже, на нижней полке, так и стоит с прошлого года – все диски там. На некоторых обложках, изнутри, кстати, есть какие-то пометки или надписи карандашом – Иосиф, наверное? То ли слова, то ли аббревиатуры по-русски – я не очень понял, да и не задумывался, честно говоря… Что скажете?»

И одни уверяют, будто Дан все же пробормотал что-то в пьяном полусне, а другие сомневаются.

Только на следующий день – настаивают они – в такси, возвращаясь в Ораховац засветло, он словно бы очнулся, оглядывая бурые обесснеженные предгорья и холодный кобальт залива за стеклом: стало ясно, что ни Белого, ни какого-либо иного Рождества, ни Нового года уже не будет. С некоторым изумлением он посмотрел на два сдвоенных диска, погромыхивающих на сиденье рядом: вспомнил, как DJDJ сунул их ему в последний момент в щель окна, прощаясь.

«Сумку таскать не хочется, понятно, – сказал он. – Ну, посмотрите хоть это, послушайте бегло… Я схватил наобум, что подвернулось. Может, все же надумаете что-нибудь?»…

Это были современные CD-релизы классических и очень старых записей студии Decca: «Саломея» Штрауса 1959-го и «Трубадур» Верди 1964 года. На внутреннем вкладыше «Саломеи» крупно, заглавными буквами, было вычерчено (или скорее – выдавлено) карандашом – «САД».