Читать книгу "Глазами Лолиты - Нина Воронель"

«Можете называть меня просто Светка. Только объясните, почему она драгоценная, если иконы поддельные?».

Юджин отпустил руку Инес и схватил мою: «Чтобы это понять, надо их увидеть. Пошли, Светка, я покажу тебе, почему!».

Этого Инес допустить не могла:

«Никуда она не пойдет! Как вы могли подумать, что я отпущу своего ребенка на ночь глядя?».

Подумать только — вдруг она вспомнила, что я ее ребенок! Знаю я эту заботливую мать! Вспомнила, небось, что я ее секс-бомба. Она выхватила мою руку у Юджина и потащила меня в сторону нашего роскошного жилья:

«Приходите завтра на наш концерт, а после концерта мы сможем порхать где угодно, как вольные пташки».

Габи замкнула строй, как настоящий конвоир из фильма про катастрофу, — боялась, наверно, как бы Инес не передумала. Юджин хотел что-то сказать нам вслед, но так ничего и не сказал и остался стоять на ресторанном крыльце, какой-то несчастный и одинокий в своем нарядном белом костюме. Инес вдруг так больно дернула меня за руку, что чуть не вырвала ее из плеча:

«Хватит на него оборачиваться, а то он невесть что о тебе вообразит».

Надо же, я и не заметила, что оборачиваюсь, а она заметила! Мне вдруг стало обидно — почему она за мной следит и почему я, как узник Сиона, должна весь вечер сидеть в одиночестве в опостылевшей мне комнате перед опостылевшим мне телевизором? Я затопала ногами и заорала во всю мочь: «Никуда я не пойду! Или отпусти меня, или отправь домой, я с места не сдвинусь!».

И, продолжая орать и топать, я опять втихаря обернулась в надежде, что Юджин меня услышит, но его уже не было на ступеньках. Зато Инес была рядом во всей своей мощи — не обращая внимания на удивленные взгляды благопристойной американской публики, она схватила меня своими стальными ручищами, перекинула через плечо, как мешок картошки, и понесла в наш тюремный апартамент. Габи тащилась сзади, продолжая изображать конвоира, хотя иногда склонялась к моему зареванному лицу и спрашивала:

«Что на тебя вдруг нашло?».

Но я ей не отвечала, а продолжала рыдать нарочно громко, чтобы все эти счастливые свободные американцы увидели, как моя мать меня угнетает. И только когда Инес, втащив меня в прихожую, с грохотом уронила на пол и сама с грохотом рухнула рядом со мной, я просипела срывающимся голосом:

«Я больше не могу видеть этот отвратный телевизор!»

«А ты почитай книгу», — предложила Габи, подзабыв, что я терпеть не могу читать.

«На каком языке? — спросила я, зная, что мы не взяли с собой никакой книги ни на каком языке. — По-русски я читаю, потому что меня заставляет Инес, а на иврите, потому что меня заставляют в школе, но удовольствия не получаю ни от того, ни от другого».

«На каком хочешь, на том и читай», — уступила Габи.

«А книги-то нет ни на том, ни на другом», — напомнила я, чтобы не облегчать моим подругам жизнь. Габи немедленно пообещала купить мне книгу завтра утром, о чем тут же забыла, и переключилась на Инес, которая все еще не пришла в себя после приключения со мной.

Она сидела на полу с закрытыми глазами, прислонясь спиной к стене, и лицо у нее было такое бледное, что я на миг испугалась — а вдруг она умрет? Что тогда со мной будет? Она хоть и никудышная, но все же мать, а папец с его мадам ни за что меня к себе не возьмут. И решила сегодня больше ее не огорчать. Я погладила ее по щеке и сказала кротко:

«Прости меня, мама. Я сама не знаю, что на меня нашло. Наверно, я просто схожу с ума от этого идиотского телевизора».

Она была так потрясена моим раскаянием, что даже прослезилась, поцеловала меня и тоже попросила прощения. Это был уже край света — Габи так и сказала и начала хохотать, как ненормальная. Тогда мы с Инес тоже начали хохотать, а потом все перемирились, и они отправились к своей арфе, а я к своему телевизору.

Но мир-не мир, а пялиться на непонятные американские киношки у меня не было сил, так что я стала с горя нажимать на все кнопки в разных сочетаниях. И в результате нашла что-то, чего раньше не видела: два лысых старика подглядывали в щелку, как толстая жирная старуха, не намного моложе моей Инес, моется под душем. Старуха старательно мылила все свои тайные места, которые обычно по телику не показывают, и каждый раз, когда она особенно долго гладила куском мыла у себя между ног, старики за дверью начинали корчиться и стонать, будто у них болели животы.

Сначала мне эти старики не понравились, и я хотела переключиться на что-нибудь поинтересней, но вдруг до меня дошло, что это та самая порнуха, которую мои подружки иногда подглядывают через плечо своих предков, пока те не выставляют их вон из комнаты. Мне подглядывать было не за чем — у моей Инес не было кабелей и она порнуху не смотрела.

Тут мне стало очень весело — она хотела запереть меня в комнате, так пусть теперь получит: я буду всю ночь смотреть порнуху! А на экране началось действие: лысые старики ворвались, наконец, к толстухе и, как были, в пиджаках, полезли к ней под душ, но она нисколько не возмутилась, а, наоборот, страшно развеселилась и стала сдирать с них мокрые одежки. Потом они все втроем, уже голые, упали на дно ванны и начали перекатываться друг через друга, пока лысые не уложили толстуху кверху задом, а сами прижались к ее заду с двух сторон и завыли, как волки.

Не знаю, что люди находят в порнухе, выглядело это все довольно безобразно. Может, дальше стало бы интересней, но досмотреть до конца мне не удалось, потому что Инес вдруг перестала играть, а Габи петь, и обе, стуча каблуками, двинулись в сторону моей комнаты.

Я еле-еле успела переключиться с порнухи на войну роботов, как они распахнули дверь и бросились меня целовать. Оказалось, им репетиция была не в репетицию, так они огорчались из-за меня — что мне тоскливо и одиноко целый вечер торчать перед теликом, лопочущем на чужом языке. Они же не знали, что я нашла порнуху и больше уже не скучаю.

Инес объявила, что она смертельно устала и хочет лечь, а Габи объявила, что готова пройтись со мной по главной аллее, чтобы выгулять меня перед сном. Выгулять — как собачку! Мы вышли в парк и похиляли по дорожке вдоль озера, пробиваясь локтями и плечами сквозь густые потоки гуляющих. Я все время крутила головой, надеясь встретить Юджина, но ничего из этого не вышло, разве можно кого-нибудь встретить в такой толпе?

Толпа было всех цветов и нарядов. Из некоторых дверей доносились звуки скрипок и рояля, из некоторых — бой барабанов и громкое пение, а сквозь некоторые было видно, как люди теснились вокруг картин и скульптур. В одном зале, куда нас не впустили, потому что мы опоздали, шел странный спектакль — актеры, как угорелые, носились на мотоциклах по вертикальной стене.

Я никак не могла взять в толк, куда нас занесло, но Габи объяснила мне, что этот Изумрудный Город Чотоква называется «Институтом несовместимых культур», и поэтому тут устраивают разные удивительные фестивали, выставки и концерты. Тем, которые приглашены, как мы, все дают даром, а те, которые не приглашены, платят бешеные деньги за право пожить тут неделю и приобщиться. Но большинство приезжает сюда со всего мира хоть на один день и тоже платит бешеные деньги, чтобы приобщиться. Габи посоветовала и мне начать приобщаться, тем более, что нам это удовольствие ничего не стоит.