Читать книгу "Прикосновение к любви - Джонатан Коу"

— Я не так часто его вижу, — жалко ответил Роберт. — Да и вообще, что ты имеешь в виду? Что он тебе рассказал?

— О своей депрессии. Неужели ты с ним об этом не разговаривал? Он проходит курс лечения. Ни с кем ни о чем не делясь, он отпрашивается с работы и… в общем, это началось после смерти в прошлом году его сестры, уж об этом ты должен знать, а затем он словно потерял веру. Он посещает собрания квакеров… Пару месяцев назад он был на грани самоубийства.

— Что, Ник? Не говори ерунды. Он никогда бы не сделал ничего подобного.

— Господи, да он сам мне сказал. Он забрался на самую верхотуру многоэтажного жилого дома на юго-востоке Лондона и чуть не бросился вниз. Ты хочешь сказать, что он тебе не говорил? — Кэтлин недоверчиво покачала головой. — Ох уж эти мужчины. Господи! Вы что, не умеете разговаривать друг с другом? Вы такие зажатые.

Роберт зашагал дальше. Кэтлин тяжело вздохнула, бегом догнала и взяла его под руку.

— Прости, Роберт, я не хотела тебя обидеть. Ты знаешь, я тебя таким не считаю. Ты знаешь, я считаю тебя не таким, как все. — Он замедлил шаг, но почти незаметно. — Прости, что мы мало говорили с тобой сегодня вечером, потому что мне нравится с тобой разговаривать, мне нравится разговаривать с тобой больше, чем с кем-то еще. Просто… Я считаю, что ему было важно, чтобы его кто-то наконец выслушал. Возможно, мне даже удалось немного его развеселить. Ты не считаешь?

— О да, я уверен, что удалось.

— Уверен?

Ее поразила необычная интонация в его голосе.

— Тут любой бы мужчина развеселился, разве нет? — сказал Роберт. — Когда с ним весь вечер флиртует красивая женщина.

Кэтлин остановилась как вкопанная, Роберт продолжал идти. Но через несколько секунд он тоже остановился и повернулся взглянуть, что она делает. Кэтлин присела на низкую ограду палисадника, в янтарном свете уличного фонаря она выглядела бледной и прекрасной. Внезапно она обхватила себя руками, тело ее затряслось, и Роберт в панике бросился к ней, сел рядом и положил руку ей на ногу.

— Дорогая, прости. Любимая, прости, я был… я не знаю, почему я это сказал. Просто у меня сегодня такое настроение. Я не то имел в виду. Просто у меня…

— …тяжелый характер, — медленно сказали они в унисон.

Роберт отвел взгляд, вспоминая.

На самом деле Кэтлин смеялась — грустным, судорожным смехом. Она все сразу поняла и теперь пыталась увидеть в происходящем смешную сторону.

— Вот черт, — сказала она. — А мы, оказывается, влюбленные. Разве нет? Мы влюбленные, а, как говорится, милые бранятся — только тешатся. Но больше всего меня раздражает то, что мы не занимались теми приятными вещами, которыми положено заниматься влюбленным, до того, как они начнут браниться.

— Так вот что с нами происходит? — прошептал Роберт.

— Ну конечно. — Смех ее стал громче и едче. — Боже, как глупо! Наверное, мы первые влюбленные в мире, которые расстанутся прежде, чем сошлись.

— Расстанутся? Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что это все, Роберт, — ответила Кэтлин, встала и сунула руки в карманы куртки. — Если я не ошибаюсь, это конец.

— Что, ты хочешь сказать, что ты меня бросаешь?

— Да, — кивнула Кэтлин. — Да, думаю, что так.

Голова Роберта едва не кипела от царившей в ней неразберихи. Понадобилось некоторое время, чтобы сформулировать возражение, и когда оно наконец составилось, то прозвучало натянуто и негодующе:

— Но… ты не можешь меня бросить. Я ведь не твой парень!

Кэтлин уже исчезла из виду, решив, похоже, что это не очень убедительная аргументация, и тишина полуночных улиц стала абсолютной; стих даже отдаленный звук шагов. Роберт предположил, что она направляется к его дому, поэтому он кинулся следом, а не нагнав, бросился бежать и срезал путь. Он посчитал, что к ее приходу надо обязательно разложить диван.

Вторник, 15 июля 1986 г.

Робин еще три месяца не говорил Апарне о том, что с ним случилось. Они виделись раз в неделю, и на какое-то время показалось, будто их отношения изменились. Она была щедра в своем сочувствии, преданна и уступчива. Робину вспоминались, точнее, им обоим вспоминались те дни, когда он только-только появился в университете, дни, когда они с Апарной только-только познакомились и у них завязалась дружба, которая, как он был тогда уверен, будет длиться долго: они разговаривали, спорили и читали, и они смеялись так, как Робин не смеялся никогда. Хотя он не слышал, как смеется Апарна, много лет, он хорошо помнил ее смех: заливистый, журчащий, постепенно набирающий силу и мощь, звенящий еще долго после шутки и наконец затихающий с булькающим звуком — чтобы перевести дух и набрать воздуха. Ее глаза и зубы сияли, как луна. Она была ослепительна. И так замечательно снова слышать ее шутки, наслаждаться ее неотразимым юмором, хотя Робин прекрасно понимал, что она шутит лишь для того, чтобы отвлечь его от тревог. А еще замечательно, что он может не ежиться от холодка своего отчаяния, а греться в ее тепле, в тепле ее доверия, — ибо Апарна, единственная среди всех его друзей, ни разу не усомнилась, что Робин невиновен.

Ее доброта объяснялась не только сочувствием; в ней вдруг пробудился оптимизм по отношению к собственной персоне, хотя Робин уже и не рассчитывал в ней этого увидеть. Апарна снова заинтересовалась своей работой. Выяснилось, что она опять — впервые за год и даже более — стала писать. У нее родилась новая идея, и Апарна считала, что наконец-то нашла доводы, которые наверняка понравятся научному руководителю. И появилась надежда, что она все-таки закончит диссертацию, что ее усилия будут вознаграждены, что она наконец покажет себя корифеям науки, которые упорно продолжали в ней сомневаться. Робин поражался энергии, какую Апарна вкладывала в свою работу. Когда бы он к ней ни зашел, она неизменно трудилась, и по собственной воле Апарна редко прекращала работу до трех-четырех часов ночи.

Однажды днем Апарна дала прочесть Робину написанное; и они поговорили на эту тему — сначала у нее в квартире, затем в ресторанчике неподалеку от центра города. Дискуссия началась более или менее серьезно, при этом Робин выражал подлинный восторг, умеряемый критическими замечаниями по отдельным вопросам, но постепенно спор становился все шутливее. Апарна поддразнивала его по поводу его интеллектуальных предрассудков и даже заставила повспоминать Кембридж: ей всегда нравилось слушать рассказы о нелепых людях, с которыми он водил там знакомство. Под конец оба изрядно нагрузились и обессилели от вина и приступов необъяснимого смеха. В итоге Робин провел ночь на полу в гостиной Апарны и, прежде чем заснуть, понял, что умудрился за весь вечер ни единого раза не подумать о предстоящем судебном разбирательстве.

Поэтому вряд ли стоит удивляться тому, что, получив записку от Эммы, он вновь потянулся к Апарне. В записке всего лишь содержалась просьба как можно скорее зайти в адвокатский офис Эммы. Робин тут же поспешил туда и обнаружил совсем другую Эмму: нервную, бесцеремонную, немногословную. Она изложила ему все выгоды от признания себя виновным, объяснила, насколько серьезным окажется его положение, если он предстанет перед судом, а вердикт будет не в его пользу. На сей раз она ни слова не сказала о своей собственной вере в это дело.