Читать книгу "Лихолетье Руси. Сбросить проклятое Иго! - Юрий Галинский"

Никон, плотный, высокий ростом, не старый еще человек, не отвечая, медленно огладил свою новую черную рясу и, то ли соглашаясь, то ли оспаривая, покачал головой.

Шествие ратников затягивалось. Несколько раз начинался и переставал мелкий, по-осеннему нудный дождь, пока наконец не разразился ливень. Сразу стемнело, поднялся ветер, но князья, бояре и воеводы, кутаясь в промокшие плащи-епанчи, не сходили с коней, стояли молча, недвижно. Только князь Константин, высоко взметнув в приветствии руку, провозглашал громким голосом:

— Слава воям! Слава Тарусе! Слава Алексину! Слава Калуге! Слава!..

А в ответ неслось:

— Слава князю Константину, слава Тарусе! Слава Калуге! Слава Алексину! Слава! Слава!..

После смотра Константин Иванович, отпустив бояр и воевод, позвал брата Владимира отужинать с ним. Сбросив промокшую одежду, князья облачились в шелковые рубахи, на ноги надели легкие туфли-моршни, сшитые из одного куска кожи. В горнице уже был накрыт стол. На парчовой скатерти, пестро расшитой красными цветами и зелеными листьями, стояли в серебряных и оловянных блюдах и мисках мясной и рыбный студень, стерляжья икра, заливная осетрина, тертая редька, моченые яблоки, грибы в уксусе, соленые огурцы и капуста. Между ними высились расписные фарфоровые сулеи с медом и пивом, кувшины с ягодным соком. На бревенчатых дубовых стенах были развешены охотничьи трофеи — головы оленя, лося, медведя, волков, рысей. Вбитые в стены медные светцы с зажженными лучинами и поставленные в углах на полу два высоких светца со свечами освещали горницу.

Поначалу проголодавшиеся князья ели молча, то и дело осушая большие серебряные чарки с белым и красным медом. Но вот Константин положил разрисованную узорами деревянную ложку на стол и, улыбаясь, взглянул на брата. Со вчерашнего дня, когда ему удалось спасти свою семью, князя не оставляло хорошее расположение духа. Возвратившись с женой и детьми в Тарусу, Константин сразу же наградил Василька и уцелевших кметей серебряными чарками и деньгами, а боярина Андрея Курного порадовал богатым даром — княжеским селом, примыкавшим к его вотчине. Князю казалось хорошим предзнаменованием и то, что ему с ходу удалось разгромить большой ордынский отряд — почти все они были перебиты или взяты в полон, ушла лишь горстка.

Опершись руками на покрытую бархатом лавку, он поднялся из-за стола, взял дамасскую саблю с отделанной золотом и серебром рукояткой, в которую были вправлены рубины, и передал ее Владимиру.

— Жалую тебя, брат мой хоробрый, сею саблей, дабы без пощады разил ты наших врагов!

Младший тоже встал, с поклоном принял оружие, а сам подумал насмешливо: «Дарит мне саблю татарского тысячника, коего я убил…»

— Ну вот, Володимир, теперь можно порядиться о всех тревогах наших, — присаживаясь рядом с братом, сказал Константин. — Идти ли нам на крымцев, дабы изгнать их с земли нашей, а может, дать бой под Тарусой? Сила собралась у нас знатная, вон сколько ратников по Тарусе сегодня прошло. Говори, брате, что мыслишь об этом?

Владимир молчал, лицо его с небольшой светло-русой бородкой сразу стало серьезным.

«Костянтин говорит, что кметей у нас много. А их ведь семи тыщ не наберется, да и какие это вои…»

— Чего молчишь? — перебил его раздумье старший. — Али сомневаешься в чем?

— Что тебе сказать, брате, — еще больше нахмурился тот. — Не серчай, но мне тебя не понять. Такое задумал… — Он пожал крепкими плечами, плотно обтянутыми малиновым шелком рубахи. — Сколько у нас кметей?.. Две тыщи конников да пять тыщ ополченцев. Ежели бы хоть такие ополченцы, что с нашим покойным тятей на Куликово поле ходили и полегли там, а то одни юнцы да старцы. И с таким воинством ты хочешь побить татар, изгнать их с Тарусчины?.. — Горько усмехнувшись, Владимир безнадежно махнул рукой.

Константин помрачнел. Едва брат умолк, он резким движением взял со стола сулею с белым медом, рывком налил себе полную чарку с верхом, да так, что даже на скатерть плеснул. Не приглашая Владимира, выпил один. Потом, бросив недовольный взгляд на брата, отчеканил:

— Все одно будет по-моему!

Слова младшего разозлили его, хорошее настроение куда и делось. Тарусский князь был горд, крут норовом, если что задумал, ни с чьим мнением не привык считаться, разубедить его редко кому удавалось. Владимир знал это и не перечил брату, с детских лет был послушен его воле. Но тут не сдержался, бросил в сердцах:

— Безрассудство все это!

Кровь прилила к голове Константина, затуманила взор… «Вот тебе и брат родный! Не только не поддержал, а еще насмеялся, супротив пошел!..»

Тарусский встал, прошелся по горнице, с досадой думал: «Вишь как себя показал. А я-то мыслил: заранее переговорю с ним, дабы на Думе боярской завтра он сказал нужное слово. Почитал за храбреца, чай, всегда первым в сечу кидался. Чего греха таить, надеялся, что укрепит меня в сем решении, сомнения мои развеет!»

Немного поостыв, подошел к брату, спросил не без ехидства:

— Может, посоветуешь бросить отчий удел и на поклон в Москву податься?.. Как мыслишь: приютят, сделают такую милость?

Владимир поднялся с лавки, не обращая внимания на насмешливый тон старшего, сказал спокойно:

— Москве ныне не до нас, Константин. Сам знаешь, что татары на нее идут, а помощи ей ждать неоткуда. Михаил Тверской и Олег Рязанский затаились, выжидают, что дальше будет.

— Ты, Володимир, от дела не уходи, прямиком скажи, что мыслишь о моем решении?! — повысил голос Тарусский князь.

— А ты на меня не кричи! — вспыхнул младший и, не отводя сердитого взгляда от нахмуренного лица брата, продолжал: — Уж коль пришло к тому, скажу тебе правду начистую. Не можна ныне Тарусе да и всем землям удельным в одиночку стоять. Со всех сторон земли русские окружены врагами. Как противоборствовать, когда каждый князь, опричь своей вотчины, ни о чем знать не хочет. В мамайщину собрались все в единую силу, вот и побили Орду. А только с Мамаем управились, каждый снова о своем гнезде только и мыслит. Потому и бьют нас враги поодиночке…

Вглядываясь в потемневшие от волнения голубые глаза младшего брата, Константин с удивлением слушал его. Владимир, вчера еще отрок, во всем поддерживавший его, со всем соглашавшийся, теперь имеет суждение свое! Вырос!

Константин Иванович и гневался на Владимира, и невольно гордился им, угрюмые складки на его лице немного разгладились, но в душе множились сомнения: «Верно ли хочу поступить? Может, прав он, а не я?..»

А Владимир, почувствовав колебание старшего, продолжал высказывать свое:

— Не можем мы с такой малой силой идти на татар! Надо все воинство вести на полночь, соединиться с московскими полками. Тут же, на Тарусчине, мы как в силке, что на зверя ставят, окажемся. Ежели даже побьем крымчаков, кои на Тарусу идут, другие ордынцы нас разобьют!

Но Константин не внял доводам младшего. Бросив на него мрачный взгляд, упрямо буркнул: