Читать книгу "Ах, война, что ты сделала... - Геннадий Синельников"

Водку в Афганистан доставляли авиацией. Это пресекалось, но летчики выходили из положения. Как рассказывали они сами: после таможенного осмотра борта пограничниками вертолет вылетал с приграничного аэродрома, потом садился в заранее обговоренном месте, где его уже поджидала машина с товаром. Быстро загружались и летели дальше по маршруту. Система была отшлифована до совершенства.

Всем было хорошо известно, в какой палатке, у кого из вертолетчиков можно взять водку в любое время дня и ночи. Боевые офицеры презирали торговцев, случалось, устраивали им мордобой, но обстоятельства вынуждали, и они снова шли к торгашам. Некоторые тратили на выпивку всю свою месячную зарплату. «Наркомовские» пятьдесят граммов, как в годы Великой Отечественной войны, для нас не предусматривались. Афганистан был для кого-то войной, горем, а для кого-то матерью родной и источником наживы на чужих трудностях и горе. Как и в годы других страшных войн, кто-то выполнял приказы и военную присягу, рисковал жизнью, а кто-то умело и бессовестно на этом наживался.

Пили, наверное, все. По крайней мере, лично я не слышал, чтобы кто-то принципиально не употреблял. Научили пить даже афганцев, хотя мусульманскими законами это не позволялось. Видел афганского офицера, которому налили полный граненый стакан водки. Он не пил ее, как все нормальные люди, а лакал, как собака. Языком хватал глоток жидкости, задерживал ее во рту, блаженно закатывая глаза, и только после этого проглатывал. Мы удивлялись: «Ну и здоровье!» Но афганец упал, как подрубленный, там же, где сидел. Куда им до нас!

Многие офицеры жили только сегодняшним днем. Денег на тряпки и вещи не копили и не откладывали. На хорошую вещь честно накопить все равно не получалось. Например, хороший магнитофон стоил почти годовую зарплату младшего офицера. А поэтому каждый прожитый день и пьяный отдых в той страшной жизни для большинства был важнее, чем приобретенное барахло.

Иногда выпивки заканчивались трагически. В соседней с нами части ПВО большая группа солдат отравилась какой-то технической жидкостью.

Служил в нашем батальоне командир роты капитан Писарьков. Однажды его направили с колонной автомобилей за имуществом для части. Когда возвращались назад, выпили. В кабине было трое: водитель, капитан и прапорщик, который оскорбительно высказался в адрес жены Писарькова. Капитан вспылил. Поссорились, прапорщик не унимался. В конце концов капитан вынул пистолет из кобуры и двумя выстрелами в упор прямо в кабине расстрелял прапорщика.

Некоторые офицеры, чтобы вернуться домой, умышленно шли на грубые нарушения воинской дисциплины. Надеялись, что за низкие моральные качества их, как недостойных представлять нашу страну на переднем рубеже борьбы с ненавистным империализмом, отправят в Союз. Согласны были на любую нижестоящую должность, с любой формулировкой, лишь бы уехать.

Командиром минометной батареи в нашем батальоне был старший лейтенант Смирнов Александр. Говорили, что он и в Союзе попивал, а здесь словно с рельс сошел, совсем разошелся, особенно после какой-то семейной неприятности. По утрам он часто вызывал в свою палатку командира взвода лейтенанта Олега Румянцева и объявлял ему вводную: «Командир батареи убит, командование батареей берешь на себя». А сам уходил в соседний батальон и там гулял. Олег добросовестно исполнял и свои, и обязанности «убитого» командира.

Однажды Смирнов должен был заступить оперативным дежурным по части. Ко времени прибытия офицера на инструктаж он не явился. Я пошел к нему в палатку. Александр лежал на кровати. На полу валялась пустая бутылка из-под водки. Стоял крепкий запах перегара. Попробовал разбудить — бесполезно. Сел на табурет и стал думать, что делать с офицером и кем его заменить в наряде. Вдруг заметил, что он украдкой наблюдает за мной одним, слегка приоткрытым глазом. Было ясно, что он не так и пьян, просто имитировал бессознательное состояние.

Вопрос о пригодности офицера на должности и откомандировании его в Союз рассматривался только при систематическом нарушении им дисциплины, после применения к нему всех мер дисциплинарного воздействия. Но когда Смирнов набрал полный список наказаний, командующий принял решение — никого больше в Союз не отправлять. Все должны служить там, где служили. Соответствующим должностным лицам давались полномочия применять к ярым нарушителям воинской дисциплины меры наказания гораздо строже, чем предусматривалось дисциплинарным Уставом Вооруженных Сил СССР.

Разрешалось переводить офицера на две ступени ниже занимаемой должности. Смирнов был снят с должности командира батареи и назначен в эту же батарею командиром взвода. Командиром батареи стал Олег Румянцев.

Много хлопот командованию части и батальона доставил командир пятой мотострелковой роты старший лейтенант Михаил Бондаренко. Опытный офицер, и вдруг запил, причем без просыху. Беседовали с ним и комбат, и я, и секретарь партбюро. Но выводов он не делал. Однажды после совещания у комбата ему нужно было возвращаться в свое подразделение с аэродрома, где мы стояли в это время в охранении. Михаил был в нормальном состоянии, но потом зашел в палатку к Смирнову. Там они выпили «шило» — отработанный и слитый с системы самолета спирт. На жаре их быстро развезло. Когда Бондаренко через какое-то время подходил к своему БТРу, он уже заметно шатался. Его пытался усовестить секретарь партбюро батальона старший лейтенант Григорьев, но офицеру было уже все равно. По пути следования в подразделение ротный увидел, как на дорогу вышли двое. Приняв их спьяну за душманов, Бондаренко с нескольких метров открыл по ним огонь из автомата. Его спасло то, что он был пьян настолько, что ни в кого не попал. Это были два солдата из роты самого Бондаренко, которые находились в секрете и вышли проверить, что за объект движется по дороге.

Это было громкое ЧП. На следующий день мы с комбатом стояли навытяжку перед командиром бригады и начальником политического отдела. Партийное собрание батальона объявило ротному строгий выговор с занесением в учетную карточку. Партийная комиссия при политотделе бригады, в назидание другим и на перспективу, исключила его из членов КПСС.

Через некоторое время Бондаренко, одумавшись и взяв себя в руки, пить перестал. В боевых операциях проявлял храбрость и разумную инициативу. Командование батальона не могло нарадоваться ротным. Мы с комбатом неоднократно ходатайствовали о предоставлении его к боевой награде. Но начальник политотдела подполковник Плиев Руслан Султанович, прочитав наше очередное ходатайство на предоставление к ордену, как-то заявил:

— Вы что, отцы-командиры, совсем уже рехнулись? Еще раз подадите на этого пьяницу документы, я вас самих направлю на парткомиссию, мало не покажется! Понятно?

К сожалению, но восстановиться в партии Бондаренко так и не смог. Решение комиссии осталось без изменения. В годы Великой Отечественной войны нарушивших закон военнослужащих направляли в штрафные батальоны, где они воевали до первой крови, после чего становились полноправными воинами действующей армии. Официально у нас штрафников не было, но офицеру, оступившемуся один раз, тем более исключенному из рядов партии, грозила бесперспективность на многие годы. Это клеймо, которое нельзя было уже смыть никогда и ничем.