Читать книгу "Дорога на Мачу-Пикчу - Николай Дежнев"

От кромки воды подножье горного массива отделял широкий пляж. Утыканный здесь и там сорвавшимися с вершин камнями, он напоминал щербатый рот старика. У низко нависшего над водой причала начиналась устланная каменными плитами дорога, она вела… Не было сил смотреть, я закрыл глаза. Великий Роден со скульптурной группой «Врата ада» был плохим провидцем. Как художник он все идеализировал, на самом деле вход в преисподнюю представлял из себя обычную пещеру, озаряемую то и дело мрачными всполохами красного огня. Рядом с черной дырой, на манер сторожевой будки, торчал одинокий осколок скалы. Не пели птицы. Солнце на сером небе казалось размытым пятном. В мертвенно тихом воздухе висел едва различимый низкий рокот.

Харон, тем временем, подвел лодку к берегу и на доски настила начали выходить согбенные фигуры грешников. Строясь по несколько человек в ряд и тяжело переставляя ноги, они вступали на камни тянувшейся через песчаный пляж дороги. Глядя на этих несчастных, я понял, что имели в виду отцы церкви, когда говорили о последнем пути. Зрелище было тягостным, но оторвать от него взгляд оказалось выше моих сил…

Наверное, я долго бы еще стоял столбом, если бы дядюшка Кро меня не окликнул:

— Эй, Дорофейло, ты что там застрял? Помрешь, тогда и насмотришься! Старик, когда первый раз увидел, а стариком он тогда еще не был, тоже замер, будто громом пораженный. Ну а потом — лиха беда начало — пообвык, бывало на ту сторону и не взглянет. Сделает свое дело и был таков!

С трудом сглотнув, я начал спускаться.

— Всяк живущий войдет во врата ада, такая вам выпала судьба, — продолжал крокодил назидательно, наблюдая, как я сползаю вниз вместе с пластом песка. — Те, кому дорога в рай — а их, прямо скажем, можно перечесть по пальцам — заглядывают туда, как на экскурсию, посмотреть, чего им удалось избежать праведной жизнью, ну а остальным приходится задержаться…

Оказавшись рядом с аллигатором, я поспешил опуститься на землю. В горле стоял ком, руки дрожали:

— Ты… ты был там?..

Несмотря на то, что я стихийно перешел на «ты», дядюшка Кро меня не одернул. Понимал, хвостатый гуманист, что мне не до этикета:

— Крокодилам, Глебаня, в преисподнюю вход заказан! Слухов о том, что там происходит, хоть отбавляй, а толком никто ничего не знает. Я и сам могу рассказать одну историю, — бросил он на меня испытующий взгляд и, не дожидаясь согласия, начал свое повествование: — Было это, когда Цербер отлучился по делам, а меня просил присмотреть за хозяйством. Ты ведь знаешь Цербера? Наверняка слышал, это тот самый трехглавый пес, что сторожит врата ада!.. Я сначала отнекивался, мол, не справлюсь, но он настоял. Дело, говорит, плевое. Матрос, говорит, должен быть тупым и исполнительным, всему, что движется, отдавать честь, а что не движется, красить. Вот и ты так: делай, что велено, и никакой инициативы.

Ну вот, лежу, я, значит, себе у камушка при входе в преисподнюю, по сторонам поглядываю, как вдруг откуда ни возьмись идут по берегу два бритых наголо бугая в малиновых, несмотря на жарищу, пиджаках. Как они через Лету переправились не знаю, только несут крюки и веревку. Мне что, я наблюдаю, моя задача никого обратно не пускать, а в ад у нас каждому дверь открыта. Подходят эти двое, привязывают к камню веревку и, вижу, собираются спускаться. А меня любопытство разбирает! Подползаю поближе, спрашиваю что да почему, а они, ребята простые, интеллектом не изуродованные, все, как на духу, мне и выложили. Новый бизнес, говорят, начинаем, хотим наладить VIP туры из России в преисподнюю. Вот, приехали осмотреться и выпить с нужными людьми по стакану. Ты, говорят, папаша, не бойся, и тебе работенка обломится. Наденешь фуражку с позументом, как у адмирала, будешь при входе в ад швейцаром. Деньгами не обидим, на одних чаевых можно озолотиться…

Ну-ну, думаю, валяйте, ребята, а там поглядим! Они и полезли, а я мозгами пораскинул и решил, что не нужны мне их примочки, а тем более чаевые. Большие деньги портят характер, а здесь их, к тому же, и потратить не на что. Мужики же, прикидываю, собираются из преисподней возвращаться, а это прямое нарушение инструкции, отбывающим на тот свет билет в оба конца не положен. Опять же, философски рассуждая, за выполнение этого закона природы кто-то должен отвечать, а кроме меня, вроде бы, некому. Вот я ту веревочку и перекусил, светлая ребятишкам память!

Дядюшка Кро посмотрел на меня с улыбкой, которая тут же увяла:

— Ты чего, Глебаня, такая надутый, или не понял?..

— Почему не понял, понял, чего тут не понять… — пожал я плечами. — Не знаю только, к чему ты мне все это рассказываешь…

— Ну, ты даешь! — фыркнул аллигатор. — Пошутил я, понимаешь, по-шу-тил! Глядя на твою постную физиономию, самому охота сдохнуть! Историю эту сочинил специально, чтобы отвлечь страдальцев от печальных мыслей. Они, пока ждут на берегу очереди сесть в лодку Харона, такого страха натерпятся, что ни живы, ни мертвы… Впрочем, вру — мертвы, конечно, только и их надо пожалеть. Глядят через Лету на врата ада и дрожат мелкой дрожью. Ожидание ужасного всегда страшнее того, что может произойти… а может, между прочим, и не произойти! Тут я подплываю, завожу с ними разговор, рассказываю пару — тройку баек из загробной жизни, они и отходят помаленьку, и начинают улыбаться. А многие пускаются в воспоминания о прожитом. Если хочешь знать, в том, что творится в вашем мире, я самый осведомленный на свете крокодил. Такого, бывает, понаслушаешься, уши вянут. Смердят дела человеческие, Дорофейло, смердят!.. — дядюшка Кро покачал скорбно головой. — Убийства, подлости, прочие паскудства, бесконечная погоня за деньгами — а что в результате?.. Все, как один, толпятся у кромки вод забвения и ни у кого из них я никогда не видел в руках чемодана… — он собрался было улыбнуться, но передумал. — Михаил Юрьевич и Николай Васильевич оттого и поспешили покинуть ваш мир, что надорвали сердце бессмысленностью человеческого бытия. Садясь в лодку Харона, Гоголь обернулся и так прямо и сказал: «Скучно жить на этом свете, господа!». А ваше всё — Александр Сергеевич, он ведь тоже был провидцем! «Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит…» — продекламировал аллигатор, утирая огромной лапой набежавшую ненароком слезу. — Покоя, Дорофейло, покоя! Среди метаний жадной до зрелищ, жалкой в своих устремлениях толпы… Ладно, так уж и быть, поделюсь с тобой по дружбе открывшейся мне тайной. Никто из филологов не догадывается, а ведь Пушкин, когда писал про тропу, имел в виду дорогу к вратам преисподней! Пророческое ему было дано видение. Не веришь?.. В оригинале-то во как:

Я прозреваю ад, его врата открыты

Сюда не зарастет народная тропа…

Это только потом, из нежелания пугать читателя, он все переиначил, а чтобы вторая строфа не пропала, вставил ее со свойственным ему юмором в стихотворение о памятнике. Сам подумай, разве стал бы иначе умный человек так превозносить себя! Я не спрашивал, Александр Сергеевич в порыве откровенности мне признался…

Дядюшка Кро умолк, как если бы не смог сразу справиться с нахлынувшими воспоминаниями. Тяжело вздохнул:

— Встречал я убогих, униженностью своею жаждущих обрести место в раю, и гордецов надменных я тоже знавал — у всех одна судьба!.. — посмотрел со значением в сторону освещенных красными всполохами скал. — Сменяются поколения, сходят с исторической сцены династии, а пейзаж на той стороне вод забвения остается неизменным. И знаешь, Дорофейло, что я тебе скажу… — крокодил выдержал паузу, призванную добавить его словам трагизма, — наблюдения за людьми очень способствуют развитию чувства юмора… правда, исключительно черного и только моего! Когда я устаю от дум или приходит блажь поразвлечься, то отправляюсь к берегу Леты и выбираю себе собеседника. И, ты знаешь, иногда узнаешь такие пикантные подробности, которые просто невозможно придумать. Самое же приятное то, что все рассказы исключительно правдивы, никто не осмеливается врать на пороге преисподней. Да в этом и нет нужды, поскольку все уже отгорело и пыль страстей осела. При жизни другое дело, хочется словчить и открысить себе кусок пожирнее, в то время как пейзаж с входом в пещеру одним своим видом располагает к исповедальности. Разговаривая со мной, усопшие перебирают в памяти грехи и тем самым репетируют последнее слово на Страшном суде. Поэтому полосу тумана вдоль Леты католики часто называют чистилищем…