Читать книгу "Сибирская жуть-4. Не будите спящую тайгу - Андрей Буровский"

Мужики лениво обсуждали, не перейти ли на ночной образ жизни? Темноты практически нет, ночью вполне можно идти. Так, может, правда лучше ночью? Нет, не лучше, потому что днем в палатках будет совсем невыносимо. Другое дело, что идти можно и ночью…

Тихо было так, что, казалось, звук сказанного разносится на десятки верст, везде одинаковых, с теми же редкими, корявыми лиственницами, до самой «настоящей» тундры. Невольно приглушались голоса. И не хотелось привлекать внимания, и не хотелось будоражить тишину. Тишина казалась чем-то священным, что никак не должно быть нарушено.

Тихо, на границе слышимости, звенели комары и гнус. По понятиям Севера, этой пакости почти что и не было, человек легко отмахивался от кровососов движениями одной руки. Через неделю или две сидящие у костра будут быстро-быстро махать обеими руками, но уже и это не поможет. Тогда все будет по-иному, даже в светлую полярную ночь.

Но уже и сейчас процесс опорожнения кишечника протекал несколько необычно. Проза жизни, я понимаю! Но попробуйте, мои хорошие, осуществить эту прозу, когда воздух звенит от гнуса и комаров! Люди непривычные придумывают разные способы. Кто терпит, ждет глухого предутреннего времени, когда кровососов все-таки поменьше. Кто берет с собой баночку «Репудина», «Дэты» или другой химической бяки. Спускает штаны и тут же густо намазывается этой дрянью. Первое время человек блаженно улыбается, его укусили всего несколько раз, а теперь-то все, сидит намазанный… Но, во-первых, самые нежные места от химии будут гореть так, что лучше уж пускай кусаются.

А во-вторых, смазать всю поверхность кожи новичок никак не сможет, и кусать его все равно будут, одновременно с диким жжением.

Так что опытный человек не ищет сомнительных способов, не придумывает, как обмануть комаров, не таскается с баночками химии. Он приспосабливается к среде обитания — начинает какать очень быстро. Тайга и тундра — плохие места для размышлений, для чтения книжек в процессе посещения уборной. Впрочем, опытного человека почему-то и кусают меньше.

Говорят, кровососы чувствуют людей с тонкой кожей и с «тонкой» нервной организацией. Тех, кто не умеет приспособиться. Трудно, конечно, сказать… Но в первый сезон мошка может стать кошмаром, это точно. Вечерами стены палаток шевелятся под серым покрывалом комаров. Выходит человек из леса, а над ним словно вьется дымок. Мошка проникает сквозь марлю накомарника, кусает сквозь нитяные перчатки, хрустит на зубах, приклеивается к листкам дневника. В пасмурные теплые дни, при безветрии руки распухают так, что становится вообще непонятно, где кончается один волдырь, где начинается другой. Кисть — это один сплошной волдырь. Комары становятся манией, вплоть до вполне серьезного вопроса, а вдруг за лето из меня выпьют столько, что будет серьезная потеря крови?

И удивляешься бывалым — и местным, и членам экспедиции, для них словно и нет этой напасти. Но уже на второй, на третий полевой сезон экспедиционник убеждается, что кусают его теперь реже. А после укусов и волдыри меньше, и не так чешется, и последствий никогда не бывает. И он уже не испытывает прежних страданий. Не испытывает, и все. Надо только прожить первый сезон и научиться приспособляться к среде.

Двадцать пятого мая Андрей Лисицын первым выполз из спальника. Было еще тише, чем вчера. Морозец пощипывал щеки. От инея искрился ягель. Сиплое карканье… Снова летели вороны. Лисицын вылез из палатки, чтобы воспользоваться минутой, пока не встал гнус. В хорошо видном во все стороны пространстве ничего не двигалось, и все же Андрей взял карабин. Его смутно беспокоили вороны: опять сиплое карканье сверху, крупные птицы над сопками, в стороне. Вороны куда-то летели, к какой-то известной им цели. Летели с редкой целеустремленностью уже второй день подряд.

На этот день исследователи шли не больше десятка километров, и все время летели вороны. Миша схватил Андрея за руку, кивнул, ткнул рукой. На склонах сопок виден был медведь, шедший в том же направлении. При виде людей остановился, посмотрел. Затопал в сторону, за перелом местности, чтобы не видеть людей и чтобы его тоже не видели. Но продолжал идти туда же, вверх по Исвиркету. Туда же, куда и вороны. Паша проверил винтовку. Лисицын и Будкин сделали то же самое.

Потом они услышали какой-то отдаленный, но явно очень сильный звук. Он то накатывался, то слабел, но звучал никак не прекращаясь. Еще несколько минут, и стало ясно — слышен отчаянный вороний ор. Где-то над чем-то орало невероятное количество птиц. Орали там, куда летели. Над головой, над сопками вороны проплывали почти молча. Ветер дул в лицо, тянул с верховьев Исвиркета. И нес ветер сладковатый запах тления. Вроде бы он еле различался, был заметен скорее в порывах. Но запах постепенно усиливался, стал заметнее. Всем сделалось тревожно, странно.

Второй раз спугнули медведя, который топал в ту же сторону. Скорее не спугнули, а догнали, он шел параллельно тропинке. Это был странный медведь, крупный и ужасно неуклюжий. Вообще-то, медведи обладают даже своеобразной разлапистой грацией, а если будет необходимость, могут и бежать со скоростью лошади, и делать мгновенные броски. Такие, что человек не успевает не только ответить — даже сообразить, что происходит.

А этот медведь бежал по тропинке странным, необычным способом, опустив почти до земли голову и вихляя задом, и люди постепенно догоняли. Заметив людей, он и не думал бежать. Что-то совсем не медвежье было в облике странного существа. Зверь был приземистее, плотнее, не таким высоким, как медведь. Голову он держал так, словно не мог ею повернуть, а передние и задние лапы выбрасывал разом, причудливо и отталкиваясь, и подтягиваясь в беге.

Уже метрах в тридцати друзья ощутили сильный запах мускуса, псины, чего-то кислого, несвежего. Вблизи зверь, наверное, страшно вонял, причем ветер был как раз от него.

— Больной, наверное, — задумчиво бросил Андрей. Ему с отцом случалось брать медведя — последний раз на зимние каникулы.

— Догонять его не хочется…

— Не хочется, Мишка. И убивать тоже не хочется. Пугнем?!

Миша крикнул, и медведь зарысил чуть быстрее, жалобно ворча, словно обижался на друзей. Отбежав несколько метров, странный медведь обернулся всем телом, иначе он не смог бы посмотреть на идущих позади. А потом встал на задние лапы и так и стоял на тропинке, покачиваясь с боку на бок.

Вообще-то, у медведей совсем не такая морда, как у плюшевых мишек-игрушек и у милых медведюшек в мультфильмах. Морда у медведя узкая, злая и хищная. А у этого она была короткая, лоб выдавался под большим углом, придавая морде странное, смешанное выражение ума и сосредоточенного кретинизма. Между тупых клыков стекала тоненькая струйка слюны.

— Эй!!! — крикнул Андрей и замахал руками.

Медведь тоже замахал верхними лапами, заурчал и зашипел. В его поведении, в устойчивости позы (лапы словно вросли в землю) было что-то совершенно не медвежье.

Теперь все трое держали оружие наготове, не зная, на что решиться.

— Обойдем?!

— Это странный какой-то медведь, ребята…