Читать книгу "Путь Эскалибура - Дэвид Марк Вебер"

— Верно, но я бы предпочел, чтобы он был на нашей стороне, — улыбнулся сэр Джордж. — Особенно потому, что вожди лаахстаар крепко задумались по поводу того, что произошло с тулаа. Полагаю, они будут вести себя куда осмотрительнее. Или, по крайней мере, попытаются быть осмотрительными. Командиру проще решить, что он будет осторожным, чем внушить эту мысль своим солдатам. Как только начинается бой, все решает поведение рядовых бойцов, а четырехрукие так привыкли сразу же бросаться в атаку, что, мне кажется, ни один вождь не сможет заставить их держать оборону. Сколько бы бойцов они ни собрали, им наверняка понадобится несколько недель, чтобы решить спор о том, кто будет командовать ими, утрясти вопросы организации и тактики ведения боя. Это будет похлеще, чем формировать английское войско, дорогая моя, хотя я никогда не думал, что существует задачка потруднее. А пока они будут этим заниматься, Рольф, Уолтер и я поработаем над нашими союзниками. Когда мы надлежащим образом обучим копьеметателей и поставим их помогать нашим лучникам, сколько бы четырехпалых ни набрали лаахстаар и моутхай, им несдобровать.

— Скольких людей будет нам стоить битва с ними? — тихо спросила Матильда, и ее прекрасные голубые глаза потемнели.

Сэр Джордж посмотрел на нее с сочувствием, понимая, что она искренне будет горевать о гибели любого из его людей, но больше всего боится за него самого.

— Удел мужчины — гибнуть в сражении, — негромко сказал он. — При том, что у нас будет много союзников, людям не обойтись без потерь в этом сражении. Хочется верить, что погибнут не многие. — Она впилась в глаза сэра Джорджа горящим взглядом, и он стойко выдержал его. — Я говорю то, что думаю, любовь моя. Прежде чем мы столкнулись с тулаа, я не сознавал до конца, насколько хорошо наше новое оружие и доспехи, которыми снабдил нас командир. Любой наш пехотинец сейчас вооружен не хуже рыцарей короля Эдуарда во Франции! Наши лошади защищены лучше, чем любая, каких я только видел на Земле. Наши воины обучены лучше четырехруких, и я уверен, что потери будут невелики, разве только вмешается злой рок, но это, как ты понимаешь, вряд ли случится.

— Здесь я все понимаю. — Матильда коснулась рукой своего лба. — Но здесь, — она приложила руку к груди, — живут тревога и страх. Ты хороший муж и славный мужчина, Джордж. Я очень люблю тебя. И все же, кажется мне, ты порой не понимаешь, как тяжко видеть того, кого ты любишь, идущим в бой. И знать, что ты ничем не можешь ему помочь. Ни уберечь, ни защитить, ни даже разделить с ним его участь.

— Не понимаю, и слава богу, — ласково сказал он и нежно прикоснулся рукой к ее подбородку. — Я могу только догадываться о той ноше, которую несет жена каждого воина, и делать все возможное, чтобы ее облегчить. Поверь, я делаю все, чтобы жертв с нашей стороны было как можно меньше. Но у меня нет выбора, идти мне на битву или нет. Размышлять об этом я мог в Англии, но не здесь. Утешься же тем, что наш командир считает нас ценным приобретением для гильдии и потому не станет тратить наши жизни попусту. — Он улыбнулся, пытаясь скрасить ставший слишком серьезным разговор шуткой. — Не надейтесь, что вы так легко избавитесь от меня, миледи. Даже если я буду повержен, лекарь, проявив присущее ему мастерство, возвратит меня к жизни.

— Не самая удачная шутка, Джордж, — ответила Матильда, и улыбка его погасла прежде, чем упрек в ее глазах.

— Ты права, — признал он. — Прости меня.

— Конечно же прощу, глупый ты мой! — Она потянулась к его руке и крепко сжала ее. — Мне не надо было придираться к твоей глупой шутке — ведь я знала, что ты хочешь утешить меня… Но…

Голос ее задрожал и осекся. Сэр Джордж поцеловал руку жены, не зная, чем он может по-настоящему ее утешить. Демонический шут не солгал — одиннадцать убитых воинов вернулись в их отряд после того, как лекарь оживил их. Его люди отнеслись к этому по-разному: кое-кто откровенно радовался, иные сочли вполне естественным — мало ли чудес они видели на корабле. Нашлись и такие, кто шептался о сговоре с нечистым, а это было опасно. Барон сделал все, чтобы урезонить недовольных, но горький осадок от их речей остался у него на душе, и смыть его не удалось даже превосходным вином, присланным ему двоеротым.

Воскрешенные не помнили того, что случилось с ними после смерти. По крайней мере, четких воспоминаний у них не сохранилось. Первый день после воскрешения они плохо соображали и походили на пьяных или на умалишенных. Они не всегда отзывались на свои имена, отвечали на вопросы невнятно, словно были не в себе. Со временем это стало не так бросаться в глаза, и все же…

Все раненые, которых врачевал лекарь, оправлялись от ран с чудесной быстротой. Мало кто из них запомнил, как были исцелены их раны, но два-три человека вспомнили, что их поместили в ящик из хрусталя, оставив голову снаружи. Ящик быстро заполнился чем-то вроде очищающего пара, но он был несколько другим — более густым, плотным, похожим на жидкость, которая жгла и щипала, касаясь тела. Это было не больно, говорили они с разной долей убежденности. Это просто было… необычно. Странное ощущение не поддавалось описанию, и сэр Джордж надеялся, что судьба убережет его от знакомства с этим неописуемым паром.

Как бы ни действовал этот пар, он оставлял свою отметину на раненых, поскольку та часть тела, где была рана, становилась темно-красной. Не кровавого цвета, а скорее как панцирь вареного рака или кожа у тех англичан, которые по дурости подставили себя под лучи жгучего солнца Средиземноморья или Испании. Красные пятна не болели, они вообще теряли чувствительность и исчезали через день или два после того, как раненые возвращались из лазарета.

Одиннадцать Лазарей были такого же красного цвета, но не частично, а с ног до головы, и «загар» этот сходил с них куда медленнее. По мнению сэра Джорджа, это должно было успокоить людей, особенно тех, кто сам носил отметину такого же цвета после ранения, но не тут-то было. Неестественно красный цвет кожи лишь усугублял страх перед воскресшими мертвецами.

Страх поселился не только в душах многих воинов, но и в душе самого барона, несмотря на данные ему демоническим шутом объяснения. Дело могло принять скверный оборот, если бы не отец Тимоти. Хвала Господу, что сэр Джордж сообразил отвести священника в сторонку и предупредить его о скором возвращении воскресших в строй. Отец Тимоти был потрясен не меньше, чем он сам. Может, даже сильнее, поскольку его учили — и сам он учил, — что чудесные исцеления и воскрешения совершаются только силой Господа или святых. Но двоеротый-то не был святым!

К счастью, у отца Тимоти было два дня на подготовку. Большую часть этого времени доминиканец провел в молитве и посте, взыскуя божественного руководства, но когда он окончил свое бдение, глаза его были полны спокойствия и уверенности. Когда часть воинов стала шарахаться от воскрешенных и осенять себя крестами, а кто-то даже схватился за оружие, отец Тимоти появлялся среди них, словно огромный, широкоплечий, беловолосый медведь, посланный для вразумления людей самим Господом. Мощь его голоса, которым он развеивал нелепые страхи и увещевал англичан принять милость Господню, при каких бы странных обстоятельствах она ни проявлялась, сделала бы честь любому медведю. Перепуганные солдаты, испытывавшие ужас перед сверхъестественным, казались рядом с ним мальчишками, вызвавшими гнев вспыльчивого наставника, когда на них громом обрушивался бас священника.