Читать книгу "Темное пламя - Андрей Козлович"

Пронизанный мягким светом голубоватый огранённый шар возник перед ней и начал медленно вращаться вокруг оси. Эдна всё глубже вглядывалась в сияющие бездны шара. Ум успокаивался, мысли уходили, открывая дорогу спонтанным, часто самым неожиданным образам. «Всё же главное в медитации спокойствие ума», — мелькнула последняя осознанная мысль. Эдна почувствовала, что проваливается в транс.

Солнце светило ярко, заливая сиянием дворцовый комплекс. Таис медленно шла. Громады дворцов высились, сверкая кровлями из чистого серебра, нависали исполинские стены, украшенные резьбой и барельефами. На барельефах — гигантские крылатые быки с человеческими лицами, считавшимися величественными портретами царей, рядом львы как символ мужества царей–охотников. Кроме крылатых быков, там были только персидские воины, пленники и данники, однообразной чередой тянувшиеся на поклонение «царю царей». Внутри дворцов гигантские залы с бесконечной колоннадой.

В колоннах можно заблудиться, как в лесу. Таис долго не понимала, зачем так много колонн. Зачем такие громадные залы для такого маленького количества людей? Почти двести лет прошло с тех пор, как были возведены дворцы, а они выглядели как новые, столь мало истёрты ступени и сточены острые рёбра дверных и оконных проёмов, квадратных колонн. Но вскоре она заметила, что на бесконечных барельефах нет ни одного изображения женщины. Мужчины–цари, мужчины–воины, мужчины–рабы. Самому прекрасному созданию природы — женскому телу, не было места.

Был ли Персеполис городом в известном смысле этого слова? Нет, не был. И вновь её гложет мучительное сомнение. Вокруг дворцового комплекса громоздились особняки царедворцев и дома для приезжих. Потом шли хижины ремесленников, садовников и прочей рабской прислуги. Столица гигантской империи два века тянула из неё все соки. Сто пятьдесят тысяч талантов серебра захватили воины Александра в казне Парсы, количество денег, невероятное для Эллады. Попади они на её родину — обесценили бы всё, самые огромные состояния, копившиеся веками. И была только одна цель накопления богатств, способных невероятному количеству людей дать достойную жизнь, — ещё большее возвеличивание царей и ещё большее унижение всех остальных. Имея возможность облегчить жизнь не только многих людей, но и народов, город не облегчал жизнь людей, а всё увеличивал их горе и страдание — пил кровь целых стран. Посвящённая Таис знала — самовозвеличивание, самолюбование, вера в свою исключительность — путь к смерти. Здесь это было свершившейся реальностью. Гигантский город давно был мёртв, но сохранял фальшивый живой облик. Псевдожизнь продолжалась. И не за горами время, когда этот город, завоёванный Александром, сделает мёртвыми, но сохраняющими внешне живой облик другие города, а потом целые страны и народы.

Архитектура давала посвящённому возможность многое увидеть и понять. Испокон веков искусство изображает, постигает и творит красоту, и самое страшное, если однажды оно перерождается и начинает изображать, постигать и творить уродство, которое для непосвящённого выглядит как красота. Но как тонка грань между таким уродством и настоящей красотой! В который раз Таис спрашивала себя: а не ошибается ли она?! Как часто бывает, рубят здоровое дерево, оставляя гнилушку, убивают драгоценные ростки будущих героев, способствуя процветанию людских сорняков, проливают чистую кровь, думая, что она отравлена. И в выигрыше оказывается смерть.

Таис ещё раз взглянула на сияющие в лучах полуденного солнца дворцы. Знакомая боль с новой силой вспыхнула в сердце и отразилась на лице печалью.

Весёлый и хмельной шум грандиозного пира разносился по всему городу. Огромный тронный зал дворца Ксеркса, наверное, впервые в своей истории был переполнен народом и ярко освещён светом лампионов. Победители пировали в поверженном дворце многовековых врагов эллинов. Александр восседал на троне персидских царей. Разговор между ним и сидевшей рядом Таис шёл непросто. Внезапно царь нахмурился, и Птолемей, подумав, что он разгневался, попросил Таис станцевать.

— Здесь негде, — оглядев заставленный столами и заполненный людьми огромный зал, ответила она. — Я лучше спою.

— Спеть! Спеть! Таис будет петь! — понесся по залу восторженный рёв.

Шум быстро стих, сильно опьяневших утихомирили соседи. Таис взяла у музыканта семиструнную кифару, медленно провела по струнам и обвела взглядом воинов. И не было в том взгляде веселья, столь уместного на пиру, а была боль, глубокая и бесконечная. И ещё в нём был гнев, но гнев не внезапный, вспыхнувший, а холодный, осознанный и выстраданный. И воины вдруг почувствовали, как боль и гнев удивительной женщины заполняют их сердца. Таис ударила по струнам, ритмичная яростная мелодия сразу захватила воинов. Она запела старинный гимн о персидской войне, о сожжённых Афинах, о боевой клятве не служить ничему, кроме войны, пока последний перс не будет выброшен в море. Она пела с таким темпераментом, что люди, введённые в гневный экстаз её взглядом, ритмом и пронзающими словами, вскакивали, разбивали о колонны ценные чаши, отбивали ногами такт. Экзальтация нарастала. Захваченный ею, встал Александр и присоединился к песне. С последним призывом всегда помнить злобу врагов и горе прекрасных Афин Таис швырнула кифару музыкантам и села, закрыв лицо руками. Александр поднял её за локоть, поцеловал и сказал, обращаясь к гостям:

— Какую награду мы дадим прекрасной Таис?

Раздались громкие крики, предлагались самые баснословные награды. Таис молча отстранилась.

— Разреши мне сказать речь и не гневайся, если она тебе не понравится, — медленно и чётко в наступившей тишине произнесла она.

— Речь! Речь! Таис, речь! — восторженно заорали воины.

Александр весело кивнул и выпил большой глоток неразбавленного вина.

Таис вскочила на тяжёлую, отделанную слоновой костью скамью и несколько раз хлопнула в ладоши, призывая к вниманию. В огромном зале наступила полная тишина.

И вновь пронизывающий взгляд Таис суровой тенью прошёл по лицам воинов.

Таис поблагодарила Александра и других его военачальников за то, что она, единственная женщина Эллады, смогла достичь этого города, столицы персидских царей.

— Этот город, — продолжала она, — сердце и душа Персии. К моему великому удивлению, кроме сокровищ, роскошных дворцов и изображений высокомерных царей, здесь ничего нет. Ни храмов, ни собрания учёных и философов, ни театров, ни гимнасионов. Нет статуй и картин, прославляющих красоту и подвиги богов в образе людей и божественных героев. Кроме надменных толстомордых быков–царей, принимающих дары, и процессий раболепствующих и пленных, здесь нет ничего. Чащи колонн по сорок локтей на платформе в тридцать локтей высоты — всё это лишь для того, чтобы возвысить владык унижением подданных. Ради этого трудились искалеченные эллины, ионийцы, македонцы и фракийцы? Ради этого Ксеркс со своим злым сатрапом Мардонием принёс кровь и смерть в Элладу, дважды сжигал мои родные Афины, увёл в плен тысячи и тысячи искусных мастеров? Я здесь одна с вами, герои–победители, повергшие в прах могущество недобрых владык. Я служу богине красоты и знаю — нет страшнее преступления, чем поднять руку на созданную человеком красоту. А если она служит злой власти? Тогда она всего лишь обман, ибо нет красоты без добра и света!