Читать книгу "Магия кошмара - Питер Страуб"

— Знаешь, почему я сделал это?

Голос отца был все еще низким и неторопливым, таким же, как в разговоре по телефону.

Фи помотал головой.

— Две причины. Послушай меня, сынок. Причина номер один. — Он поднял указательный палец. — Ты не послушался меня, а я всегда наказывал и буду наказывать непослушание.

— Да, — сказал Фи.

— Я отправил тебя из комнаты, не так ли? Ты вышел?

Фи помотал головой, отец крепко обхватил его руками с обеих сторон, пока тот не перестал плакать.

— Ты ведь не будешь отрицать этого? Так ведь?

Фи снова покачал головой. Отец прохладными губами поцеловал его в горящую щеку.

— Я сказал, что у меня было две причины, помнишь?

Фи кивнул.

— Грех — вторая причина.

Лицо Боба Бандольера приблизилось, преодолев пространство между ними. Глаза — глубокие, карие, со светящимися бледно-желтыми белками — обшарили Фи и отыскали его провинность. Фи снова начал плакать. Отец держал его прямо.

— Наш Господь Иисус очень, очень рассержен сегодня, Филдинг. Он потребует расплаты, и мы должны заплатить.

Когда отец разговаривал таким тоном, Фи всегда представлял страницу из журнала «Лайф»: там было изорванное поле битвы, усеянное следами от разрывов снарядов, деревьями, сгоревшими до обуглившихся пней, и кучами трупов.

— Мы помолимся вместе, — сказал отец, поддернул вверх штанины брюк и опустился на колени. — Потом мы пойдем навестить твою мать.

Отец положил ему на плечо указательный палец и слегка нажал вниз, собираясь протолкнуть Фи через весь пол к вечному огню. Наконец Фи понял, чего хочет отец, и тоже встал на колени.

Отец уже закрыл глаза, и лоб его пересекли вертикальные морщины.

— Ты будешь говорить? — спросил Фи.

— Молись, Фи, читай молитву про себя.

Он сложил руки перед лицом и начал шевелить губами. Фи закрыл глаза и услышал, как Джуд снова и снова вылизывает языком один и тот же участок шерсти.

Отец сказал:

— Теперь пойдем туда. Это наша обязанность, ты знаешь.

В спальне он открыл шкаф для одежды и снял с вешалки пиджак от костюма, вернул вешалку на место и закрыл дверцу. Он сунул руки в рукава пиджака и стал более официальным и неприступным, каким Фи знал его гораздо лучше. Отец встал на колено перед зеркалом, чтобы поправить узелок галстука. Провел руками по волосам с обеих сторон. В зеркале он нашел глаза Фи.

— Иди к своей матери.

Еще две недели назад двуспальная кровать стояла на дальнем конце лоскутного ковра, бутылочки с лосьонами и духами мамы стояли на левой стороне того, что они называли туалетным столиком, а светлый деревянный стул стоял рядом. Теперь там стоял отец и смотрел на него в зеркало. Еще две недели назад занавески были отдернуты все дни напролет, а спальня всегда казалась наполненной искристым волшебством. Толстая черная Джуд целыми днями нежилась в лучах солнца, которые собирались в центре ковра. Сейчас шторы были задернуты, и комната пахла болезнью. Это напомнило Фи то время, когда отец взял его с собой на работу и в порыве душевного возмущения запихнул в старую вонючую комнату. Хочешь узнать, каковы люди на самом деле? Осколки разбитого стекла покрывали пол, набивка вылезла из разрезанного дивана, но хуже всего был запах от комков какой-то массы и луж на полу. Стены исполосованы чем-то коричневым. Так они представляют себе веселье, сказал тогда отец. Хорошее времяпрепровождение.

Теперь на лоскутном ковре лежал старый матрас, который отец положил на пол рядом с кроватью. Светлого стула рядом с туалетным столиком уже не было, не было и ряда маленьких бутылочек, которые так любила его мама. Две недели назад, когда все переменилось, Фи слышал, как отец, рыча, вдребезги разбил эти бутылочки и стул о стену. Тогда казалось, что монстр вырвался из его шкуры и свирепствует в спальне. На следующее утро отец сказал, что мама заболела. Куски стула валялись по всей комнате, а стены были испещрены следами от ударов. В комнате стоял невыносимый сладкий запах.

Твоей маме нужно отдохнуть. Ей должно стать лучше.

Фи посмел лишь бросить взгляд на беспорядочно разбросанные на подушке волосы и открытый рот. Маленькая круглая капля крови выползла из ее носа.

Она больна, но мы о ней позаботимся.

Ей ничуть не стало лучше. Когда следы духов на стене высохли, папины рубашки и носки и нижнее белье постепенно заполнили пространство на полу между старым матрасом и голым туалетным столиком, и Фи теперь приходилось обходить разбросанные вещи, чтобы ступить на матрас и добраться до постели. Больничный запах усиливался, когда он подходил к матери. Фи совсем не был уверен, что сможет посмотреть ей в лицо — синюю отекшую маску, которую он видел в последний раз, когда отец позволил ему войти в комнату. Он стоял на тонком матрасе рядом с кроватью, глядя на нечесаные лохмы каштановых волос, свисающие с кровати. Они доходили до черных букв на простыне, там было написано «Отель св. Олвина». Наверное, ее волосы все еще росли. Может быть, она ждет, что он посмотрит на нее. Может, ей стало лучше, как раньше.

Фи дотронулся до букв и позволил своим пальцам продвинуться выше, так, что мамины волосы легонько коснулись его руки. Он слышал, как дыхание почти бесшумно вырывается из ее горла.

— Видишь, как она хорошо сегодня выглядит? Ты действительно выглядишь сегодня хорошо, не так ли, дорогая?

Фи поднял глаза. Он почувствовал себя так, словно его грудная клетка и живот, все внутри него вырвалось из тела и взлетело в воздух. Если не считать исчезающий желтый синяк, который тянулся от глаза до линии волос, она снова выглядела как его мама. Кусочки овсяной каши прилипли к подбородку и по сторонам у рта. Тонкие линии на щеках похожи на следы от карандаша. Ее рот немного приоткрылся, словно для того, чтобы сделать глоток воздуха или попросить еще овсянки.

* * *

Фи пять лет, и он смотрит на свою мать в первый раз с тех пор, как видел ее в синяках. Его сознательная жизнь — необычная жизнь сознания Фи — еще только начинается.

* * *

Секунду ему казалось, что мать собирается что-то ответить. Затем Фи вдруг осознал, что его отец разговаривает с ней, как он сам иногда разговаривает с Джуд или с собакой на улице. Кончиками пальцев Фи дотронулся до ее кожи. В отличие от лица руки матери стали грубыми, с увеличенными костяшками и мозолистыми кончиками пальцев, расширяющимися на концах. Кожа на ладони оказалась прохладной и какой-то особенно шершавой.

— На самом деле, дорогая, — произнес отец, стоя позади Фи. — Ты с каждым днем выглядишь все лучше.

Фи схватил ее руку и попытался передать ей немного своей жизни. Мать лежала на кровати, как принцесса из сказки, замороженная проклятием. Голубая венка пульсировала на ее веке. Она могла видеть только темную ночь.