Читать книгу "Опасное решение - Фридрих Незнанский"

А Дуся еще ни о чем не догадывалась. Она вся жила одним только своим Славушкой. «Славушка то, Славушка это…» – и так без конца. И квартира после добротного евроремонта стала выглядеть, теперь уже и ее усилиями, словно игрушка. Душа буквально только что радовалась, глядя, как большой и яркой, цветастой бабочкой порхает по квартире Дуся, а теперь скорбит. И как трудно объяснить это милой и любимой женщине, которая души не чает в своем муже. Ну, конечно, в муже, в ком же еще?..

И Вячеслав Иванович решил не форсировать события, а тяжелый разговор отложить по крайней мере до ночи. Вот когда Дуся немного успокоится от бесконечных дневных забот, от энергичных перестановок во имя дальнейшего улучшения и без того улучшенного быта, а это может быть лишь ночью и в темноте, вот тогда и выложить перед ней все начистоту. Реакцию уже мог предчувствовать Грязнов и страшился ее, понимая, что психика Дусина может не выдержать, и женщина сорвется со всех тормозов. А тогда – судьба их обоих непредсказуема. Но говорить-то надо, такое не скрыть…

Вот и теперь, разговаривая с Егоркиным, Вячеслав Иванович постоянно думал о том, другом разговоре, который мог закончиться и для Дуси, да и для него самого моральной катастрофой. Ничего не боялся в жизни Грязнов, но сейчас откровенно надеялся на то, что хоть кто-то смог бы подсказать ему, как поступать дальше. К ребятам в «Глорию» поехать, что ли? А какой толк, если они уже все поголовно влюблены в Евдокию? И не завидуют ему, своему начальнику и «боссу», лишь по той причине, что этот брак, если он состоится, останется по большому счету первым и последним в его жизни. Какая тут зависть? Вот и Саня – о том же.

– Так вы можете мне ответить честно, Василий Игнатьевич?

– Я пытаюсь это сделать… Но очень боюсь за Людмилу. С ее непредсказуемостью… А ваш коллега, он что? Имел личный разговор, или это все – ваши домыслы?

– Личный, личный…

Грязнов сдержал ухмылку: одна позиция «в шкафу» чего стоит! Ох, Саня, нельзя его отпускать одного, обязательно набедокурит!..

– Собственно, я не открою секрета, если скажу, что «давил» прокурор, а вот подсказывал ему, несомненно, Привалов. Был эпизод… Меня вызвал к себе Арсен Гаврилович. Ну, «песочил» за то, что следствие затягивается. А тут ему позвонили по мобильному. Не по городскому, а именно по сотовому телефону. Микитов как-то странно поморщился, будто от зубной боли, скривил лицо, но, кинув взгляд на меня, – а я стоял, он даже сесть мне не предложил, – вмиг «исправил» выражение и резко кинул в трубку: «Да понял я, все прекрасно понял, Алексей, не морочь людям головы, они делают свое дело. Я же не лезу в твою епархию… В общем, договорились».

– И вы решили, что звонил Привалов? И почему звонок должен быть связан именно с вашим расследованием? Чем объясните?

– Да вот же сразу разговор и продолжился. Микитов кивнул на трубку и сказал: «Сами видите, Василий Игнатьевич, что тянуть дальше бесполезно. С нас же теперь не слезут. Все обожают указания давать, даже…» Он не назвал звонившего, но имя Алексей у нас в руководстве принадлежит одному Привалову. Вот и делайте свои выводы сами… А я больше ничем помочь не могу.

– Но почему же вы, Василий Игнатьевич, не обратили внимания на акты экспертиз? Почему не допросили в качестве свидетелей жен и соседей жертв? Я и сам слышал, и вот теперь Турецкий подтвердил слова женщин, что они хотели дать показания, а Полозков, милицейский дознаватель, просто отмахивался от них, действуя в соответствии со своими целями? Куда он вообще девался, этот дознаватель? Мы ведь его арестовали, к слову, по указанию того же Привалова.

– Я не знаю. Слышал, что его куда-то перевели. С понижением в должности. А вот акты экспертиз ко мне в руки попали, очевидно, уже отредактированными. Отсюда и несовпадения, о которых вы говорите. Но не я их редактировал, уж поверьте. И вина моя может заключаться в том, что я выполнил прямые указания областного прокурора, иначе меня бы выгнали без всяческих пособий. А у меня, извините, жена не работает и не блещет здоровьем, и дочь получает копейки – из милости. Сами знаете какой! И главное – чьей… – Последние слова Егоркин произнес зло и громко, после чего замолчал. Впрочем, и говорить уже было не о чем.

Но, прощаясь перед уходом, Вячеслав Иванович напомнил Василию Игнатьевичу о том, какая опасность грозит его дочери, а также и о том, что, вполне возможно, если удастся привлечь к делу Калужкина внимание Генеральной прокуратуры, от Егоркина в любом случае потребуют объяснение. Лучше продумать заранее.

Глава шестая

Секрет пчеловода

Вспоминая не самый содержательный, полный недомолвок разговор с Калужкиным, Турецкий пытался понять, почему тот заговорил о старых своих ульях, которые давно собирался менять? Ну, первое, что приходило на ум, это информация о том, что именно в старых ульях мог спрятать пчеловод какие-то важные документы. Скорее всего, именно те, которые и разыскивала милиция во главе с дознавателем Полозковым. Но, рассказывая о том, какой тщательный обыск производился в доме и хозяйственной пристройке Калужкина, где так ничего и не нашли, Катя Нефедова практически свела к нулю такое предположение. И, тем не менее, старые ульи не давали покоя. Может, у них имелось второе дно? Но как проверить, если и дом, и пристройка, и даже старый сарай, где ничего, кроме дров, по словам той же Кати, не находилось, были опечатаны еще при аресте хозяина? И лиловые печати успели уже выцвести от солнца и ветров. Необходима была помощь самой Кати…

Несмотря на свою, более чем своевременную, помощь агенту Скоркиной, Александр Борисович не мог до конца рассчитывать не то что на ее помощь, но хотя бы лояльность в отношении себя и своих дальнейших действий. Единственное, что ему, как он понимал, удалось, это установить некий паритет: я – информацию тебе, ты, соответственно, – мне. Но это вовсе не означало, что между ними установились доверительные отношения и она больше не станет доносить начальству, то есть Привалову, который требует от нее максимального внимания к «москвичу». Еще как будет! Ну, может, как говорится, в щадящем режиме. Потому что если она пропустит тут что-то серьезное, генерал с нее шкуру спустит. Или на зону обратно отправит, откуда, надо понимать, и взял к себе «на работу». Такое практикуется, когда органы вербуют агентуру из контингента осужденных не за особо опасные уголовные преступления, предоставляя им именно как бы некую свободу и самостоятельность. Но только человек, соглашающийся на сотрудничество, всегда попадает в еще большую зависимость от воли и прихоти своего «работодателя». Вот и Настя, походя, заметила в телефонном разговоре с Приваловым, что на зоне ей было лучше, легче, во всяком случае…

Из этого следовал вывод, что Турецкому «подставлять» Настю тоже не стоит, гораздо лучше сохранять нейтралитет. Ну, опохмелять время от времени – видно, тут и «гнездится» причина ее слабости.

И на Катю тоже надо выйти осторожно, не привлекая к ней внимания Скоркиной, уж ей-то Настя ничем не обязана и может донести начальству об интересе, проявленном Турецким к «гражданской жене» осужденного Калужкина. И это произойдет после того, как Привалову уже стало известно о посещении москвичом Антона в следственном изоляторе. Наверняка их разговор и записывался, и просматривался, хотя никаких следов специальной аппаратуры Александр Борисович в комнате для свиданий чисто визуально не обнаружил. Значит, все эти записи немедленно будут заново подвержены тщательному анализу, и разговор о старых ульях не пройдет теперь мимо внимания генерала. Или его экспертов. Поэтому и действовать надо немедленно. Ну, а Настю придется все-таки немного дезавуировать, предупредить тех, с кем ему придется еще столкнуться, о том, что она – «тайный агент» Привалова и с ней надо быть максимально осторожными. Однако говорить ей об этом нельзя, только себе хуже сделаешь…