Читать книгу "Домашняя готика - Софи Ханна"

Ник. Это был Ник. Тут я все вспоминаю. Мы дважды бывали в этом совином приюте с детьми; первый раз, когда Джейк был совсем маленьким, а второй – примерно три месяца назад. Второй визит дался нелегко. Зои пожелала обзавестись совенком, как, впрочем, и Джейк, и оба рыдали минут десять, когда я сказала, что в таком случае им придется делиться. Каждый желал по личной сове. И тогда у Ника случился приступ гениальности – он заявил, что совам, как и детям, лучше жить с папой и мамой. Зои и Джейк признали логичность этого утверждения: раз у них есть мама и папа, то разумно, если и у Оскара они будут.

Беру фотографию Люси. Ограда, на которой она сидит, примерно в двадцати шагах от клетки совенка Оскара. Опять меня переполняет страх. Что все это значит? Ясно только, что Бретерики подбираются все ближе.

В три прыжка оказываюсь в нашей с Ником спальне, распахиваю дверцы шкафа и вышвыриваю вещи с верхней полки, пока не нахожу черный смятый комок – майку с небрежно нарисованной белой совой. И надпись курсивом: Приют для сов «Силсфорд-Касл». Никаких сомнений. Любой, кто видел меня в этой майке, наверняка решит, что я там была.

И именно в этой майке я поехала в «Сэддон-Холл». Я всегда ее надеваю, когда путешествую летом. Чуть ли не единственная моя майка, в которой не стыдно выйти из дома.

Надо узнать, были ли фотографии Джеральдин и Люси сделаны до того, как я ездила в «Сэддон-Холл», или после.

Молодец, Салли. И как именно ты собираешься это сделать? Позвонить Марку Бретерику и расспросить про фотографии, которые украла из его дома?

Несусь обратно в гостиную, хватаю одну из деревянных рамок и пытаюсь разобрать. Некоторые пишут даты на обратной стороне фотографий – это моя единственная надежда. Вынимая маленькие железные скрепки, я все еще не понимаю, зачем это нужно. Ну, сделаны фотографии до второго июня прошлого года, и что? Меня как заклинило: не могу объяснить себе, почему это важно.

Но вот обломки рамки у меня в руках, и я разглядываю чистый белый прямоугольник. Ничего. Конечно, ничего. Джеральдин Бретерик была матерью. У меня тоже нет времени вставлять фотографии в рамки или альбомы, не то что даты подписывать, – фотографии живут в коробке в шкафу, и последние два года я твердо обещаю себе разобрать эту коробку. Но я много чего обещаю.

Уже собираюсь водворить заднюю стенку рамки на место, как замечаю тонкую линию по всему периметру фотографии с обратной ее стороны. Действую длинным ногтем безымянного пальца – единственным, еще не павшим на полях ежедневной битвы за домашний очаг, – и на ковер падают сразу два снимка.

Смотрю на второй, и все внутри сжимается. Он был подсунут под фотографию Джеральдин. И почти в точности ее повторяет. Женщина стоит у ограды из красного кирпича, за ее спиной – вишневое дерево и синий домик. Одета в вытертые синие джинсы, кремовую майку и коричневую кожаную куртку. В отличие от Джеральдин, она не улыбается. Отличий много. У этой женщины квадратное лицо с мелкими, грубыми чертами и темные короткие волосы, разной длины с разных сторон – уступка моде. Обута в кожаные ботильоны на высоком каблуке. Ярко-красная помада. Руки висят по сторонам тела – как будто ее поставили позировать.

Я смотрю и смотрю. Потом беру фотографию Люси и очень медленно начинаю вынимать скрепки. Безумие. Конечно, там ничего нет.

Есть.

Еще одна копия: маленькая девочка, примерно возраста Люси, тоже сидит на стене. Как и Люси, она машет рукой. У девочки тонкие, редкие темно-русые волосы – того оттенка, который не отличить от темно-серого. Она такая худая, что коленные чашечки выглядят болезненными опухолями на ногах-палочках. И ее одежда… Нет, не может быть…

Вздрагиваю от громового топота на лестнице. В панике пытаюсь сообразить, куда спрятать фотографии, судорожно подыскиваю объяснения, но тут же до меня доходит, что это не могут быть Ник с детьми: я не слышала, как открывалась входная дверь, не слышала голосов. Соберись, Салли. Такое случается по меньшей мере дважды в день, пора уже привыкнуть и перестать пугаться. Источник звука уникален – перегородка посреди нашей квартиры. Кто-то из верхних жильцов поднимается по главной лестнице, которая присутствует и одновременно отсутствует посреди нашей квартиры.

Худая девочка на фотографии одета так же, как Люси Бретерик. Даже гольфы и ботиночки те же. Даже кружевные оборки на гольфах.

Это чересчур. Надо что-нибудь съесть, а то рухну без сил.

Звонит телефон. Я могу выдавить лишь невнятное хрюканье.

– Ты выключила мобильный? – яростно осведомляется знакомый голос.

– Эстер, прости! – ахаю я. – Наверное, забыла включить, когда уехала из Корн-Милл-хаус.

– Хорошо, что я тебя никогда не слушаюсь, правда? Если бы последовала твоим инструкциям, бросилась бы в полицию и выставила себя полной жопой. Ты же собиралась позвонить мне через два часа!

– То есть ты хочешь узнать, что я думаю обо всем, кроме этой фигни с изменой, так?

Запихиваю в рот еще спагетти без соуса и издаю звук, который, надеюсь, отвечает на вопрос Эстер.

У меня ушло пятнадцать минут, чтобы все ей рассказать, и еще десять, чтобы заставить ее поклясться жизнью, что она никому не расскажет, ни при каких обстоятельствах.

– Забавно. Как раз о супружеской неверности я и хочу поговорить.

– Эстер…

– На что ты рассчитывала? Пару раз перепихнуться с незнакомым мужиком? И все – конец твоему браку, счастливому домашнему очагу. И ради чего? Жизнь твоих детей разрушена…

– Хватит!

– Ладно, ладно. Обсудим в другой раз. Но обсудим!

– Как скажешь. – Я знаю, что Эстер права. Еще она проста, понятлива и нагоняет на меня жуткую скуку. – Разве я не говорила, что ты правильней меня? Вот тебе и доказательство.

– Это не шутка, Сэл. Я действительно в шоке.

Ну и хорошо.

– Тебе есть что сказать насчет остального? Или дать тебе время насладиться своей праведной яростью?

Пауза.

– А может, эти женщина и девочка, на фотографиях, – жена и дочь Уильяма Маркса?

Ее слова заставляют меня окоченеть от страха. Ощущение, будто в полной темноте ступила на скользкий тонкий лед.

– С чего ты взяла?

– Не знаю. – Слышно, как Эстер грызет ногти. – Просто… Может, вся их семья, эти Марксы, все выдают себя за других? Я не знаю. Дай мне две недели на необитаемом острове, я что-нибудь придумаю.

– Марк Бретерик считает, что дневник написала не его жена.

– Да, ты говорила… Сэл, разве не очевидно? Мы с тобой не сможем разобраться в этом, болтая по телефону. Ты должна пойти в полицию.

– Может, фотографии и не пытались спрятать? – Мне не хочется спорить. – Ты так никогда не делала? Суешь фотографию в рамку, а потом лень вынимать, так что просто вставляешь под стекло новую, а старую оставляешь сзади?