Читать книгу "Лондонские сочинители - Питер Акройд"

— От чего?

— От нас с тобой.

Внизу скрипнул отпираемый замок.

— Тише, — сказал Сэмюэл. — Он вернулся.

* * *

Все последние дни Сэмюэл внимательно следил за перемещениями сына, особенно когда тот уходил из дома. Вот и вчера утром, едва за Уильямом закрылась дверь, он поспешно выскочил из лавки. Дождавшись, пока сын свернул за угол, Сэмюэл затрусил следом. Уильям, полагал он, направился к особняку своей благодетельницы, где хранятся бумаги шекспировской эпохи. Сэмюэлу не терпелось добраться до этой дамы и расспросить ее хорошенько. Уильям быстро шел по узкому переулку, что вел прямиком на юг, к Странду. Путь был ему явно знаком. Уильям уверенно, не сбавляя шагу, огибал лоточников и экипажи, которые вечно запруживали улочки возле «Друри-Лейн». Попробуй не упустить его из виду, когда приходится протискиваться меж бесчисленных пешеходов, обходить кучи мусора и конского навоза, увертываться от корзин и бочонков, с которыми снуют туда-сюда разносчики. Наконец Сэмюэл вновь углядел Уильяма: тот уже переходил Странд. К счастью для Сэмюэла, движение на улице застопорилось из-за скопления экипажей, и он поспешил нагнать сына. Уильям двинулся по Эссексстрит, что ведет к Темзе, но внезапно свернул налево и исчез.

Сэмюэл прибавил шагу; для мужчины солидной комплекции он двигался на удивление легко и проворно, отчасти благодаря урокам танцев, которые брал когда-то на Рассел-сквер у учителя-француза, обучавшего его котильону и полонезу. Когда Сэмюэл дошел до угла Эссекс-стрит, Уильям уже пересек Деверё-корт. Отец осторожно выглянул из-за кирпичного дома: сын как раз толкал тяжелую деревянную дверь Миддл-Темпла.[86]Дверь вела прямо в большой открытый двор. Но входить было рискованно: там сын заметил бы его сразу. Да и как иначе: неприметным Сэмюэла едва ли назовешь. Но отступать он уже не мог. Очень вероятно, что шекспировские сокровища припрятаны в закоулках самого Миддл-Темпла. Сэмюэл толкнул дверь и огляделся. Уильям стоял спиной к нему у фонтана; Сэмюэл поспешно юркнул в ближайший дверной проем и там затаился. До него долетал плеск струй, падавших в чашу фонтана, и воркованье голубей возле воды. Долго ждать ему не пришлось, все очень скоро разъяснилось. Мимо Сэмюэла, не поднимая глаз, прошла закутанная в шаль женщина, и он ее сразу узнал. Мэри Лэм. Так у них тут свидание!..

Сэмюэл выглянул из своего укрытия. Парочка стояла у фонтана, и Уильям указывал пальцем в сторону здания, где находится зал Миддл-Темпла. Именно там играли «Двенадцатую ночь» вскоре после того, как Шекспир ее сочинил. Уильям и Мэри, тихо переговариваясь, обошли фонтан. Может, лучше оставить их в покое? Ясно же, что сын не собирается навещать свою покровительницу, поскольку занят делом более интимного свойства. Робкий голос совести или чувство такта подсказывали Сэмюэлу Айрленду, что пора прекратить преследование. У него не было охоты наблюдать, как его сын ухаживает или попросту волочится за женщинами.

* * *

Мэри с Уильямом свернули в соседний Памп-корт и остановились полюбоваться старинными солнечными часами и каменным барельефом, символизирующим всепожирающее Время.

— Уверен, — сказал Уильям, — что Шекспир вовсе не жаждал быть похожим на своего отца. Он его любил, но стать таким же не хотел.

— Разумеется, он не хотел стать мясником.

— Я не про то веду речь. Он страшился неудач в жизни, вот я о чем. Пусть даже неудача выеденного яйца не стоит, она все равно — неудача. Он ненавидел долги. Ненавидел жалость окружающих. — Они шли по двору, мимо Круглой церкви тамплиеров. — У него был ясный ум. Воля. И бешеная энергия.

— А честолюбие?

— Естественно. Иначе разве смог бы он совершить такое?.. Взгляните на горгулью над тем проходом.

— Чарльз говорит, что эта церковь похожа на задник для какой-нибудь пантомимы.

— Ваш брат любит причудливые сравнения. Зайдемте?

Они вошли в прохладный круглый неф, где кольцом расположились лежащие навзничь изваяния рыцарей.

Эти старинные надгробия заинтересовали Мэри. Переходя от одного к другому, она вглядывалась в каменные лица. В воображении возникали древние, мерцающие огнями дымные залы. Кругом собаки, менестрели… Когда она подняла голову, Уильяма рядом не было. Он поджидал ее снаружи.

— В такой атмосфере невольно чувствуешь тягу к благочестию, — сказал он. — Но я терпеть не могу минутной или отрешенной от жизни добродетели.[87]Эти рыцари жили на вольном просторе. Там было их место. В миру.

— По-моему, их нельзя винить за то, что они прилегли, — робко сказала Мэри. Как же мало она его знает, мелькнула у нее мысль. — Наверняка они утомились в своих походах.

— Зато им случалось заседать в суде Королевской скамьи и прогуливаться перед его зданием. А вот чего добьемся мы? Чем вспомянут нас?

— Но вы-то уж наверняка знаете, что теперь ваше имя будет навеки связано с Шекспиром, не так ли?

Уильям рассмеялся.

— И всё? Вы думаете, человек может этим удовольствоваться?

— Да, и таких очень много.

— Вы еще не раскусили меня, Мэри. Эти бумаги — только начало. Согласен, отчасти мне с ними повезло. Большая честь найти… то, что нашел я. Но раз уж я приобрел известность, нужно этим воспользоваться. Показать, чего я на самом деле стою.

— Чарльз предсказывает вам большое будущее. По его словам, у вас редкий талант.

— К чему же?

— К сочинительству. Он в восторге от ваших эссе в «Вестминстер уордз».

— Да их всего-то одно или два. Мистер Ло попросил меня написать о Банксайде.[88]Каким он был в те времена.

Хотя Мэри всю жизнь жила в Лондоне, она хорошо знала лишь улицы близ дома, а об остальном имела очень смутное представление. И в этом она мало чем отличалась от своих соседей.

— Я не совсем понимаю, о чем вы говорите, — призналась она.

— Сатерк. Южный берег Темзы. Там некогда стоял «Глобус». Неподалеку находился «Медвежатник».[89]Ло хочет, чтобы я описал этот район, каким он был при Тюдорах, сравнив с теперешним его видом. А знаете ли вы, что у Шекспира слово «теперешний» значило «обыкновенный, заурядный»?

— Можно я съезжу туда с вами?

— Это о многом говорит, правда, Мэри? — не слушая ее, продолжал Уильям. — Для него быть теперешним, современным — значит быть серым, безликим. Неинтересным. Люди елизаветинской эпохи представляются нам яркими личностями, которые жили в домах, сплошь увешанных роскошными гобеленами, а он предпочитал оглядываться на эпоху Лира и Цезаря… Вы что-то сказали?