Читать книгу "Секретное оружие - Лев Овалов"

Это действительно была какая-то особая тюрьма, если надзирательница осмеливалась предлагать заключенной спиртные напитки!

Но на вопросы Марии Сергеевны — где она, что ее ожидает, какой сегодня день, который час, Вайолет не отвечала.

Из непродолжительных разговоров с офицером Мария Сергеевна поняла, что ничего хорошего ее не ждет. То есть все было бы хорошо, если бы она оказалась нечестным человеком… Впрочем, это было сказано слишком мягко. Вещи следует называть своими именами… Если бы она оказалась предательницей. Вот в таком случае все кончится для нее хорошо. Но Мария Сергеевна готова была десять раз умереть, но совершить предательство она не могла.

Офицер очень ясно давал понять, что упорство Марии Сергеевны все равно будет сломлено. “Есть средства, — обронил он, — которые способны заставить заговорить любого человека”. Вероятно, он так и думал.

“Что могут со мной сделать?” — думала Мария Сергеевна и запрещала себе об этом думать. Если ей и предстояло пережить что-либо страшное, не следовало это предварять. Она вскрывала банку и принималась за сосиски. Грызла галеты. Пила кофе. Накладывала больше сахару. Противника следовало встретить во всеоружии. А у нее единственным оружием был ее несгибаемый дух. “В здоровом теле — здоровый дух” — вспоминала она с улыбкой любимое выражение Леночки. В здоровом теле — здоровый дух. Сосиски, печенье, кофе, сахар…

В одно из своих посещений Вайолет предложила принести еще какие-нибудь книги. Мария Сергеевна поинтересовалась, нет ли в тюремной библиотеке книг русских поэтов. Поэзия родственна математике, стихи тоже должны быть точны, логичны, закончены. Хорошие стихи чем-то напоминали уравнения. Вайолет усмехнулась и сказала, что чего-чего, а русской поэзии здесь достаточно. Мария Сергеевна попросила принести Тютчева и Некрасова, одного она любила за кристальную ясность образов, другого за высокий гражданский пафос, и Вайолет не обманула, принесла.

Мария Сергеевна с наслаждением читала стихи, и они помогали ей сохранять твердость духа.

Весенней негой утомлен,

Я впал в невольное забвенье:

Не знаю, долог ли был сон,

Но странно было пробужденье…

Ни тени слабости, ни признаков малодушия не должны увидеть те, кто рассчитывает на ее слабость и малодушие. Она не Трубецкая, не Волконская, не Космодемьянская, но все они — ее сестры… Русские женщины!

Бог весть, увидимся ли вновь,

Увы, надежды нет.

Прости и знай: твою любовь,

Последний твой завет

Я буду помнить глубоко

В далекой стороне…

Не плачу я, но нелегко

С тобой расстаться мне!

Она сердилась на себя за то, что чувство жалости к Леночке на какую-то минуту заставило ее потерять осмотрительность…

В свое последнее посещение этот неизвестный офицер выразил ей свое сочувствие.

— Вероятно, ваша дочь очень о вас тревожится, — сказал он. — Мы можем переслать в Москву ваше письмо. Ничего лишнего, конечно, ни где вы находитесь, ни как с вами обращаются, никаких подробностей, несколько ободряющих слов. Если хотите, напишите записку…

И она захотела! Фактически этот офицер продиктовал ей записку. Она растерялась от неожиданности, от возможности хоть что-то сообщить о себе, и офицер подсказывал ей слова: “Не беспокойся обо мне, все будет в порядке. Держи себя в руках…”

А вот сама она не сумела держать себя в руках! Ничего не надо было писать. Кто знает, для чего понадобилась записка. Может быть, нужен ее почерк, может быть, хотят обмануть Леночку… Мария Сергеевна простить себе не могла, что на какое-то мгновенье поддалась слабости…

Мария Сергеевна задумалась. День сейчас или ночь?

Дверь отворилась… Опять этот офицер! Никаких записок больше она писать не будет…

Офицер вошел и тотчас захлопнул за собой дверь.

— Добрый день, — поздоровался он.

Говорит — добрый день, а на самом деле сейчас может быть ночь…

Он взял стул и сел у стола.

— Поговорим, — произнес он.

А о чем говорить, если эта женщина вообще не хочет разговаривать. Ее посадили в тюрьму, она отлично понимает, что это не шутка, понимает, чего от нее хотят, и после всего этого желает, изволите ли видеть, читать стихи!

Неужели эту женщину не тяготит одиночество?

— Вам не скучно здесь? — осведомился офицер.

— Напротив, — сказала Мария Сергеевна, — Мне очень весело. В вашем обществе и в обществе Вайолет.

— Вайолет славная девочка, — возразил офицер. — Она тоже жалуется, что ей с вами невесело. Она любит теннис, музыку, танцы, мечтает о том, чтобы ее отпустили…

— Так отпустите ее, — сказала Мария Сергеевна.

— Только вы можете ее отпустить. Все зависит от вас. Можете отпустить и ее, и себя. Вам предлагается выгодная сделка. Вы посвящаете нас в суть открытия своего шефа, а взамен…

— Вы не хотите позавтракать? — предложила вдруг ему Мария Сергеевна.

— Я уже пообедал, — нечаянно вырвалось у ее собеседника, не ожидавшего такого вопроса.

“Он уже пообедал”, — отметила про себя Мария Сергеевна. Значит, время сейчас к вечеру. Во всяком случае, сейчас вторая половина дня. Послеобеденное время.

— В таком случае, позвольте мне…

Мария Сергеевна налила себе кофе, отпила несколько глотков…

— Я вас слушаю, — сказала она.

Она хочет его слушать… Тем лучше!

— Вы заполняете несколько листков. Три, два, даже один. Я не знаю сколько. Основные формулы, а вза­мен…

— А если я напишу ерунду? Набор цифр?

— С тем, что вы напишете, ознакомятся ученые. Если это в какой-то степени ориентирует их, поможет продвинуться в решении каких-то задач, вы получите…

— А до тех пор?

— До тех пор вы будете находиться в обществе Вайолет и вашего покорного слуги.

— А кто же все-таки мой покорный слуга?

Марии Сергеевне показалось, что ее собеседник колеблется, назвать себя или нет. Он действительно колебался. Если эта женщина очутится когда-нибудь на свободе, он не хотел бы, чтобы она знала его имя. Потом подумал: или она согласится на все, что он предлагает, или вообще перестанет существовать, освободить ее уже нельзя ни при каких обстоятельствах. Он ничем, в сущности, не рискует…

— Майор Харбери к вашим услугам, — назвался он.

— Теперь я буду знать, — сказала Мария Сергеевна и повторила: — Майор Харбери. Я запомню вашу фамилию.

— Мы еще подружимся, — пообещал Харбери. — Вы еще будете меня благодарить.

— За похищение?

— За ту жизнь, которая предстоит вам в дальней­шем.