Читать книгу "Бес в ребро - Георгий Вайнер"

Маринка, слушавшая с сочувствием и ужасом историю, сказала гордо:

— А нас с Сережкой тетя Ада никогда не бьет!

Мы все засмеялись, а Ларионов сказал Маринке:

— Они довольно не похожие между собой — наши тети…

— Ребята, вынесите шкурки в ведро, — прервала я их педагогические воспоминания. — А ты, Сережка, завари чай, пожалуйста…

Уютно сновали ребята, Ларионов смотрел остановившимся взором на экран телевизора, я прихлебывала чай и думала о том, как все трудно запуталось, о Витечке, о наших с ним сложносочиненных отношениях с придаточными предложениями, вводными и подчиненными оборотами, о том, что никакого успешного выхода из кризиса для него не предвидится, поскольку он — зверь, выросший в доме, ему нельзя возвращаться на волю, в лес, для него свобода — погибель. И Ларионов…

Как мне его называть? Алексей Петрович? Товарищ Ларионов? Просто Ларионов? После того, что он сказал мне сегодня?

— Алеша, я была сегодня у Поручикова…

Не отрывая невидящих глаз от телевизора, он кивнул:

— Да, я догадался… Я только не понимаю, зачем? Зачем вы ходили к нему?

— Хотела посмотреть на него, послушать. А вдруг он не захочет врать и подличать?

— Так обычно не бывает, — покачал Ларионов головой. — Мне показалось, что он у них вообще мозговой центр. Этот подонок руководит их действиями. А человек не может быть во вторник подонком, а в четверг молодцом. Это не костюм, это навсегда… Я бы и рад был как-то закончить эту историю и вас не мучить, но не могу. У нас с ними несовместимость крови…

— Да, наверное, — согласилась я. — Вообще после разговора с Поручиковым я подумала о том, что появилось много людей, которым ничего не стыдно. Стыдно только не иметь денег…

— Их ничем не проймешь, — вздохнул досадливо Ларионов. — Я на очной ставке спросил Чагина: «Не совестно врать в глаза?» А он жалостливо посмотрел на меня как на полного придурка и сказал следователю: вашего клиента надо бы отправить в психушку на экспертизу…

— Ничего, отобьемся, — заверила я его. — Я ведь не зря ходила к Поручикову. В момент драки он по журналу рабочего времени числится на совещании…

— А какое это имеет значение? — не понял Ларионов.

— Мне кажется, большое. Нельзя одновременно быть на совещании и драться на улице. Нам нужна контригра — нам нужно все время доказывать, что они врут. Нам позарез нужно найти таксиста. Самим найти, на Бурмистрова у меня надежда слабая… Ладно, давайте все укладываться спать, завтра снова большой день.

* * *

Я приехала в редакцию за час до начала работы. Скорее всего я явилась на службу первой, судя по неодобрительному взгляду вахтерши Церберуни, тщательно проверявшей мой пропуск. На лице у нее была написана тоска, что нельзя меня не пустить так рано в редакцию. По неспешной тщательности, с которой она рассматривала мое удостоверение, Церберуня явно хотела посвятить этому увлекательному занятию все оставшееся до начала работы время.

Я нетерпеливо спросила:

— Что-нибудь не так? Вам что-нибудь не ясно?

Она с сожалением возвратила пропуск, молча кивнув в сторону лифта.

Я прошла по пустому гулкому коридору в репортерскую, уселась за свой стол, разложила блокноты, заправила чистый лист в машинку и напечатала заголовок: «Театр „Подмостки“ — слово от сердца». Работала я быстро, с удовольствием, потому что театр мне понравился, и было приятно хвалить их выдумку, азарт, искреннее веселье. Это была полусамодеятельная труппа. Большинство из них работает в театре вообще без оплаты. Я поймала себя на том, что явно завидую им — они посвятили жизнь страсти, работе-забаве, которая была выше всех остальных забот, денежных проблем, бытовых нескладиц… Как жалко, что Витечка оказался в какой-то творческой впадине — он обитал где-то между «подмостковцами» и профессионалами.

Ко времени, когда в репортерскую начала собираться наша редакционная шатия, я закончила статью, вычитала свои три страницы, поправила текст и отнесла ответственному секретарю Галкину.

Он бросил листочки в папку «загона», а я взмолилась:

— Женечка, дорогой, прочти сейчас, умоляю…

— Что за срочность? — сдвинул он на затылок очки.

— Женечка, мне срочно надо ехать в город, меня ждут в таксопарке…

— Это что такое?

— Репортаж из центрального бюро находок — можно смешно завязать курьезность пропаж на какие-то высокие этические примеры, — тараторила я настырно.

— Наверно, можно любопытно накрутить, — согласился ответсекр и переложил мою заметку из «загона» к себе поближе.

Галкин быстро читал, усмехался, делал какие-то отметки на полях, а я думала о том, что мне надо скорее убираться из редакции, пока не приехал главный и не призвал к ответу за вчерашние бесчинства.

Галкин перевернул последнюю страничку, будто хотел убедиться, что больше ничего интересного о театре «Подмостки» я не сообщила, и спросил:

— Действительно хорошо работают?

— Очень! Ярко, радостно…

— Сходить бы, взглянуть, — вздохнул Галкин. — Да времени все равно не найду. Так и живем — всем обо всем сообщаем, сами ни фига не видим. А ты молодец! Лихо написала…

Сложил листочки в тонкую стопочку и в углу написал: «В набор», а мне одобрительно-весело приказал:

— Давай, про такси в том же духе…

Еще вчера я поняла, что мне не следует дожидаться следственной инициативы Бурмистрова. Мне надо заниматься этим самой. И разыскать таксиста надлежит незамедлительно, пока Чагин не выполнил своего обещания исчерпывающе доказать полную и неоспоримую вину Ларионова.

Тем более что я давно собиралась написать заметку о рассеянных людях в городе, и это был прекрасный способ объединить полезное Ларионову, приятное мне и нужное людям. Я даже придумала заранее название: «Рассеянные с набережной Бассейновой».

Здесь, на Бассейновой набережной, очень быстро и доброжелательно ответственная дежурная бюро находок Химуля объяснила мне, что никакие мои представления о людской рассеянности не соответствуют масштабам реальности.

Бойко, не гнушаясь социальным анализом, Химуля констатировала:

— Люди сейчас стали более рассеяннее, чем раньше! Я тут одиннадцать лет работаю и могу точно сказать; что из года в год число находок и их ассортимент все время возрастают… — рапортовала она, будто доклад зачитывала. Все свои слова Химуля сопровождала энергичными жестами, как диктор телевизионных программ для глухонемых.

— А чем вы объясняете?

— Ростом всенародного благосостояния и личной озабоченности, — описала широкий круг руками Химуля. — На такси сейчас стали больше ездить — богаче стали, к вещам относятся менее бережно. А проблем и забот выше маковки. Меньше всего забывают вещи старухи и военные. Но и без них собираются у нас клады невостребуемые.