Читать книгу "Время собирать камни - Елена Михалкова"

Глаз не в силах увеличить

Шесть на девять тех, кто умер,

Кто пророс густой травой.

Впрочем, это не впервой.

«Что за бред?» – покачала она головой. Зачем Витя сюда этозасунул? И вообще, что за странные строчки такие?

Стихов Тоня не любила и не понимала, ну, может быть, толькостихи для детей. Правда, ей нравились несколько стихотворений Есенина, а послезнакомства с Виктором она специально брала в библиотеке томики поэтовСеребряного века, которых он очень любил, и старательно вчитывалась в строчки,пытаясь убедить себя, что стихи ей нравятся. Но на самом деле ей не нравилось.Совсем не нравилось.

В начале их супружеской жизни Виктор, вдохновленный еевозникшим интересом к поэзии, время от времени по вечерам, когда она уже лежалав постели, начинал с выражением читать ей что-нибудь «из своего самоголюбимого», а любимого у него было очень много. Тоня даже не могла запомнить всефамилии, которые он называл, и только сильная влюбленность в мужа удерживала ееот того, чтобы не заснуть на десятой строчке очередного поэтического творения.Но она внимательно слушала, пытаясь понять, что же находит Виктор в этом наборезвуков. Так и не поняла. И, окончательно удостоверившись в своей непонятливостии необразованности, поставила на себе крест. Впрочем, вскоре «творческиевечера» прекратились, потому что Виктор приезжал домой измученный и ему было недо стихов. А когда аврал у него на работе закончился, чтения как-то невозобновились.

И вот сейчас Тоня недоумевала, что за глупость Викторнаписал и зачем-то засунул в ящик. «Может быть, он нарочно так сделал, чтобы япрочитала?» – подумалось ей. Она уселась с листочком у окна и принялась перечитывать.

Ерунда. Вот ерунда! Тоня даже рассердилась. Зачем специальноусложнять простые вещи, да еще выражать мысли таким совершенно заумным языком,если можно сказать понятно? Пусть Виктор, если ему хочется, приходит в восторгот стихов, а ей не нравится, и она ему честно об этом скажет сегодня вечером.Тоня решительно положила листочек на стол, почему-то разозлившись.

«Да что со мной? – спросила она у себя. –Подумаешь, стихи непонятные, зачем злиться-то…» Ответ лежал на поверхности ибыл ей очевиден. Злилась, потому что стихи были непонятные, оттого оначувствовала себя глупой. Тоня и так знала, что не блещет умом, но тут ей насекунду показалось, что Виктор положил листок со стихом в ящик, чтобы показатьей, какая разница между ним, умным, и ею, дурочкой, если не сказать ещесильней. «Вот назло тебе разберусь!» – решила вдруг Тоня и стала перечитыватьидиотские строчки.

«Ропот листьев цвета денег». На расшифровку первых четырехслов у нее ушла минута. Сначала тупо смотрела на слова, не в состоянии понять,что имеется в виду и как четыре существительных могут образовать нечто целое.Ропот листьев цвета денег… Какого цвета деньги? Она вспомнила монетки. Серые?Серебристые? Красноватые? Тоня перевела взгляд за окно, посмотрела на голыестволы и вдруг поняла. Шорох зеленых листьев, потому что многие бумажные деньгии в самом деле зеленоватые, вот что имелось в виду! Ей представилась яблоня,вся шелестящая долларами, и она улыбнулась. Как все просто.

«Комариный ровный зуммер». Ну, тут все ясно. Комар звенел непереставая и, наверное, ужасно раздражал того, кто писал стихи.

Внезапно две строчки, еще пару минут назад лишенные всякогосмысла, сложились в Тониной голове в ясную картинку: лето, вечер, человек сидитза столом и что-то рассматривает, а над ухом звенит комар, но писк его нераздражает. Почему не раздражает?

«Глаз не в силах увеличить шесть на девять тех, кто умер,кто пророс густой травой».

Тоня поняла, что проще разбирать стих по предложениям. Вэтом речь шла о том, что кто-то умер. Но при чем здесь шесть на девять? Ивдруг, может быть потому, что совсем недавно она держала в руках фотографию,Тоня догадалась, что имел в виду тот человек, который сидел за столом и что-торассматривал. Он рассматривал фотографию, а все, кто был на фотографии, ужеумерли, и он не мог себе представить их лица большими, как на фотографииразмером шесть на девять, а только всматривался в их черты, пытаясь вспомнить,какими они были на самом деле. Но на их могилах уже была густая трава – их всехпохоронили так давно, что могилы заросли, и никто не ухаживал за ними, потомучто, если бы ухаживал, были бы цветы, а не трава.

Последнюю строчку Тоня помнила и так, можно было не читатьее. «Впрочем, это не впервой», – произнесла она вслух. Здесь все былопонятно. Люди умирали и раньше, и их могилы зарастали травой, и именазабывались, и это то самое, чем пытается утешить себя человек за столом. Онусмехается, но его усмешка грустная, потому что у него все умерли. Все.

Тоня оторвала взгляд от листочка и перевела его на окно. Заним была чернота, и под влиянием только что прочитанного и осознанного Тонявстала, посмотрела в черноту и медленно задернула занавески. В комнате сталоуютнее, но впечатление от стихотворения не проходило. Первый раз в жизникакие-то шесть строчек так повлияли на нее: ей хотелось повторять их снова иснова, но в то же время ее охватывала боль за человека, который осталсясовершенно один летним вечером. Она сейчас словно была тем самым человеком…Тоня вспомнила бабушку, умершую три года назад, опустилась на диван и внезапнорасплакалась.

Ольга Сергеевна ждала приезда сына с внуками. Она пожариламясо, приготовила салат, сварила целую бадью супа, хотя никто, кроме Савелия,его не ел. Но, вздумай она оставить сына без борща (сама она терпеть его немогла!), он пришел бы в плохое настроение. Уж Ольга-то Сергеевна его знала! Асердить сына ей вовсе не хотелось.

После ужина, когда довольные наевшиеся внуки ушли к себе вмансарду, чмокнув бабушку перед сном, она взяла в руки вязание.

– А ты что, мать, никак вязать научилась? –усмехнулся Савелий, пивший чай за столом.

Ольга Сергеевна хотела съязвить в ответ, но вовремяостановилась.

– Да как-то само получилось, – ответила она,поглядывая на сына. – Глядишь, Лизу обвязывать начну. Сейчас, междупрочим, очень даже престижно – ручная работа.

– Угу, хэндмейд.

Савелий с присвистом допил последний глоток и отставил чашкув сторону.

– Вымоешь, ладно?

Ольга Сергеевна даже не кивнула в ответ. Она знала, что еесогласия не требовалось, да Савелий его и не ждал.

– Как тут вообще народ поживает, а? –поинтересовался сын спустя пять минут.

– Да так, потихоньку, – ответила ОльгаСергеевна. – Я тут с соседями познакомилась, которые дом напротив купили.

Савелий Орлов пристально взглянул на мать, но та былаувлечена вязанием.

– Еще, знаешь, поругаться немного пришлось, –добавила Ольга Сергеевна. – Другие соседи, которые рядом с ними, вздумалидетей своих на наш участок запускать. Те носились как угорелые, ветку смородинысломали.